485 лет назад, 29 сентября 1529 года, был утвержден и введен в действие первый Статут Великого княжества Литовского – свод законов феодального права, памятник белорусской письменности, языка и юридической мысли.
Понятие статут происходит от латинского statutum – сбор законов. На территорию ВКЛ понятие о статуте проникает из Польши, где в 1347 г. была сделана первая попытка кодификации (законов в форме Вислицкого статута.
Работа по подготовке первого Статута Великого княжества Литовского велась в течение нескольких лет первой четверти XVI в. К 1522 г. был подготовлен проект Статута, но не был утвержден. Статут был введен в действие 29 сентября 1529 г.
Статут был, по сути, сводом законов на основе кодификации и систематизации норм местного обычного права земель, которые составляли центр ВКЛ, постановлений государственных и судебных учреждений, привилеев. Фамилии составителей неизвестны.
Статут состоял из 13 разделов и 244 статей (позже число статей увеличилось до 283). В первых трех разделах размещались в основном нормы государственного права, в двух следующих – брачно-семейное и наследственное право, в 6-м разделе – процессуальное, в 7-м – уголовное, в 8-м – земельное, в 9-м – лесное и охотничье, в 10-м – гражданское, в последних разделах – уголовное и уголовно-процессуальное право. В Статуте отмечалось, что «как убогия, так и богатые» должны были судиться по нормам, изложенным в Статуте. По Статуту госпадарь должен был сохранять территориальную целостность государства, не допускать чужеземцев на государственные посты в ВКЛ, не давать им земель.
Первый Статут 1529 г. распространялся в списках (копиях). Первоначальный его список, выполненный в Вильно на старобелорусском языке, не дошел до нашего времени. Сохранились 4 списка на «русском» (древнебелорусском), 3 переводные (латинский и польский языки) и 4 списка XIX ст. Списки названы по фамилиям их владельцев или местам хранения. Впервые напечатан на белорусском языке в 1841 г. в Познани, в 1854 г. – кириллицей в Москве.
Один из списков носит название Слуцкого.
В рукописном отделе Государственной библиотеки им. Салтыкова-Щедрина (г. Санкт-Петербург) находится рукопись Статута 1529 г. размером 19×15,5 см, в картонном, обтянутом кожей переплете, озаглавленная «Права писаные старого Статоутоу и даны Великому князству Литовскому, Рускому, Жомоитскому и иных через наяснеишего пана Жикгимонта з божее милости короля полского, великого князя литовского, руского, пруского, жомоицкого, мазовецкого и иных многих». За этим заглавием следует грамота Сигизмунда I о даровании государству писаного права. На корешке переплета наклеена этикетка с надписью «Summata ex Statuto Sigismundis Litvanico. Stuck». На внутренней стороне лицевой части переплета имеется запись: «Wydo-byty z pomiedzy xiazek sprowadzonych w r. 1816 d. 1 wrzesn., z biblioteki pojezuickiej, stuckiej, a w…ny do Biblioteki Uniwersyt. Wilenski». На первом за переплетом листе (оторванном) есть заглавие рукописи на польском языке: «Statut Litewski Stary czyli pierwszy r. 1529 MSS ruskim pismem». Ниже следует надпись (судя по почерку, сделанная во второй половине XIX в.): «Из библиотеки Виленской римско-католической академии». О принадлежности этой рукописи Виленской духовной академии говорит также оттиск круглой гербовой печати с русским двуглавым орлом и оттиск овальной печати со словами: «Bibliotek. Akadem. Vilnensis» на непронумерованной странице, следующей за страницей 279.
Рукопись содержит 140 листов или 279 страниц. В ней недостает листа с первыми тремя артикулами раздела XIII, вырвано несколько листов между страницами 264 и 265, поэтому артикул 10 раздела XIII на странице 264 обрывается словами: «а естли бы покрадено клет з скарбными речи», а на странице 265 начинается артикул 17: «Коли бы тот в кого лицо…» Текст Статута заканчивается на странице 275, на страницах 276–279 имеются записи, не относящиеся к Статуту. Следовательно, первоначально в рукописи листов было больше, и они не имели постраничной нумерации, которая сделана позже.
Текст Статута написан белорусской скорописью конца XVI – начала XVII в. с характерными для нее длинными, загнутыми влево хвостами букв д, р, у, щ, с характерным з в виде идущей под строку линии с наклоном влево и другими признаками. На то, что временем появления этой рукописи является конец XVI – начало XVII в., указывает и водяной знак на бумаге: овальная с красивыми узорами рама, внутри которой перекрещиваются три копья. Почти тождественный водяной знак есть на бумаге украинского документа, датированного 1585 г. Подобные, но далеко не тождественные водяные знаки встречаются и на других документах с 1582 до 1609 г.
На свободных от текста Статута страницах находятся разнообразные записи, сделанные в позднейшее время на белорусском и польском языках. Одна запись упоминает короля Владислава IV. Из других записей видно, что в первой половине XVII в. рукопись принадлежала Яну Казимиру Пашкевичу; в 1654 г. рукопись находилась у Людвига Доморовского, о чем последний на свободных от текста страницах дважды сделал собственноручную запись; потом она была у Казимира Клокоцкого, в XVIII в. находилась в иезуитской библиотеке Слуцка, а оттуда попала в Вильно. В связи с закрытием Виленской католической духовной академии часть книжного фонда ее библиотеки, в том числе и рукопись Статута 1529 г., попала в Петербург и упоминается в числе рукописей Публичной библиотеки в отчете за 1857 г. Именно об этой рукописи писал профессор Виленского университета И. Данилович в журнале «Dziennik Wilenski», т. I, № 3–7, 1823 г. Он отметил перестановку листов со страницами 25–26 и 27–28, отсутствие нескольких листов в разделе XIII, наличие записей, не относящихся к тексту Статута, водяной знак, привел латинское название рукописи «Summata ex Sta-tuto…», но неправильно его прочитал: вместо «Sigismundis Litvanico» – «Sigis. III. Lithuania)». Поскольку рукопись хранилась в Слуцке и на корешке ее переплета написано слово Слуцк, И. Данилович назвал ее Слуцкой.
В Статут 1529 г. были впервые внесены нормы, которые в определенной степени ограничивали права магнатов, объявлялось правило, согласно которому люди (и убогие, и богатые) должны были судиться согласно этому Статуту. Великий князь обязывался хранить территориальную целостность государства, не допускать иностранцев на государственные должности, не давать им имений, земель, чинов, охранять существующие законы.
Таким образом, увеличивалась степень декларативности, в целом характерная для большинства законодательных актов. Статут подтверждал принцип индивидуальной ответственности, регламентировал участие защитников в процессе. Вообще защищаться перед судом и доказывать свою невиновность обвиняемый должен был сам. Но если он не мог осуществлять защиту самостоятельно, то поручал это своему вернику или прокуратору. Если первый – просто доверенное лицо обвиняемого, то второй профессиональный юрист – поверенный шляхтич, который занимался адвокатской практикой.
Проект Статута 1566 г. готовился с 1551 г. комиссией из 5 католиков и 5 православных, в составе которой были «особы певные, рады наши маршалкове, врадники земские, хоружие и иные особы роду и народу шляхецкого, доктори прав чужоземских, которые заседши не одно поправили тот статут старый, але теж новым кшталтом некоторые розделы звлаща судовый, за засаженьем новым обычаем суду и порадку судового то становили и написали» (из привилея 1 июля 1564 г.). Проект был утвержден сеймом 1 июля 1564 г. и должен был введен в действие 11 ноября 1564 г., но из-за споров по отдельным статьям Статут вступил в силу 1 марта 1566 г. В Статут были внесены следующие привилеи: Виленский 1563 г., Бельский 1564 г., Виленский 1565 г. Кроме того, основными источниками Статута 1566 г., стали другие общеземские и областные привилеи (грамоты), Судебник 1468 г., Статут 1529 г. и некоторые нормы обычного права.
Как и Статут 1529 г., второй Статут Великого княжества Литовского не был в XVI в. напечатан. Известно 58 его списков: 13 на древнебелорусском, 40 на польском и 5 на латинском языках. Первая (и пока что единственная) его публикация – в 1855 г. («Временник императорского московского общества истории и древностей российских». Кн. 23). В Статуте 1566 г. сохранена с небольшими изменениями структура Статута 1529 г. Всего разделов 14 (в сравнении с предыдущим выделен отдельно раздел 4: судебный строй и судебный процесс).
К наиболее важным нормам относятся те, что определили состав территории государства, порядок создания и деятельность государственных органов, права и привилегии господствующего класса.
В 3 разделе была повторена норма Статута 1529 года, которая запрещала давать имения и должности «чужеземцам» и соседям ВКЛ. Эти артикулы были внесены против воли польских феодалов и самого короля.
Утверждалось создание подкаморских (межевых) и земских (шляхетских) судов. Объявлялась презумпция невиновности (раздел 14, арт. 2); неполнолетние могли быть наказаны только после 14 лет.
В статуте было 14 разделов и 367 статей.
Статут 1588 года был подготовлен во время правления великого князя и короля Стефана Батория, работой над ним руководили О.Б. Волович, Лев Иванович Сапега (канцлер и подканцлер ВКЛ).
Источниками для разработки Статута стали: Статуты Великого княжества Литовского 1529 и 1566 г., сеймовые постановления 1573, 1578, 1580, 1584 гг., королевские привилеи, постановления поветовых сеймиков.
Статут имел 14 разделов и 488 артикулов. В разделах 1–4 помещались нормы государственного права и судебного строя, 5–10 и частично 13 – брачно-семейного, земельного и гражданского права, 11–12, 14 и частично 13 – криминального права.
Статут 1588 г. законодательно оформил сохранение Великого княжества Литовского как государства; в противовес акту Люблинской унии, объявлял идею веротерпимости, запрещал передачу вольного (свободного) человека за долги или преступление в неволю, предусматривал криминальную ответственность шляхтича за убийство простого человека.
В Статуте намечены новые принципы: ограничение власти государя, раздел власти – законодательная за соймом, исполнительная – за великим князем и Радой, судебная – за великокняжеским и главным судами, а также за местными судами, подтверждались уже устоявшиеся – суверенитет и единое право для всех полноправных людей.
Статут был напечатан на древнебелорусском языке в 1588 г. в Виленской типографии Мамоничей под присмотром Л. Сапеги, в 1614 г. выдан на польском языке (перепечатывался в 1619, 1648, 1694, 1744, 1786, 1819 гг.), в 1811 г. на русском языке в Петербурге. Имел большое влияние на процесс кодификации русского права, подготовки Соборного уложения 1649 г. Наиболее полное современное издание осуществлено в 1989 г.
Третий Статут Великого княжества Литовского действовал с 1589 г., и до 1832 г. – в Витебской и Могилёвской губерниях – после включения Беларуси в состав Российской империи, а в Виленской, Гродненской и Минской губерниях – до 1840 г.
СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА
СТАТУТ ВЕЛИКОГО КНЯЖЕСТВА ЛИТОВСКОГО 1529 ГОДА
ЛИТОВСКИЙ СТАТУТ 1529 г. И ЕГО ИСТОЧНИКИ 4
1
К началу XVI в. Великое княжество Литовское сложилось как феодальная магнатская монархия. Паны и князья, располагавшие огромным земельным фондом, представляли собой крупную силу как в экономическом, так и политическом отношении. Они фактически стали руководителями всей внутренней и внешней политики Великого княжества Литовского. Действуя через «Господарскую раду» и «вальные сеймы», которые были вынуждены созывать великие князья для разрешения очередных государственных вопросов, в особенности для сбора денежного налога — «серебщины», превратившейся после опубликования привилея 2 мая 1447 г. из регулярной денежной подати в чрезвычайный сбор (общешляхетский привилей освободил класс землевладельцев от ежегодного сбора серебщины). Благодаря привилею 2 мая 1447 г. великий князь литовский стал полностью зависеть от феодальной знати в финансовом отношении. Привилей Александра и Сигизмунда еще более расширили политические права крупных титулованных и нетитулованных землевладельцев-католиков. Магнаты держали в своих руках суд и управление. Благодаря отсутствию письменного законодательства великокняжеские судьи в центре и в провинциях судили, руководствуясь обычным правом — великокняжескими решениями и действующими законодательными актами, «Правдой Русской». Господствующее положение магнатов долго не вызывало энергичного противодействия со стороны шляхты. Однако во второй половине XV в. происходит процесс консолидации класса землевладельцев в феодальное сословие. Благодаря господарским данинам на вотчинном или условном праве увеличилась прослойка средних и мелких землевладельцев, составлявших основную военную силу Великого княжества Литовского.
Шляхта, до того не имевшая большого веса в общественно-политической жизни Великого княжества, отказывается теперь быть только объектом власти со стороны феодальной знати. Шляхта начинает присутствовать на сеймах сначала в качестве молчаливого наблюдателя, а затем в качестве самостоятельно действующей политической силы, стремящейся ослабить политическое влияние земельной аристократии и придать политике правительства желательное для нее направление. Естественно, что шляхта в первую очередь стремится ослабить преобладание магнатов в суде, освободиться от произвола выносимых ими судебных решений и подчинить их действию общешляхетского права. Поэтому требование кодификации законодательства было одним из основных требований в политической программе шляхты.
Хотя отдельные белорусские и украинские земли сохраняли свои особые права, закрепленные в «Областных привилеях», но общешляхетский привилей, распространявший свое действие на всех землевладельцев Великого княжества Литовского, создавал условия для оформления единого феодально-шляхетского права, в кодификации которого была одинаково заинтересована как литовская, так и белорусско-украинская шляхта, тем более, что общешляхетское право не лишало белорусских и украинских шляхтичей тех местных привилегий, прав и преимуществ, которыми они пользовались согласно «Областным привилеям».
В первой четверти XVI в. изменилась и политическая структура Великого княжества Литовского. С ростом экономических связей между отдельными областями Великого княжества постепенно исчезала феодальная раздробленность и укреплялся авторитет центрального правительства на местах. Укрепление политического единства Великого княжества Литовского тоже настоятельно требовало кодификации феодального права, действию которого был бы подчинен весь класс землевладельцев.
Развитие производительных сил и общее усложнение экономической жизни требовали законодательного регулирования отдельных сторон частноправовой деятельности шляхетского сословия. Общий экономический подъем в Великом княжестве сопровождался значительной мобилизацией земельной собственности. Покупка и продажа имений и отдача их в заставу, право наследования недвижимого имущества и право завещаний, организация суда и судебного процесса, юридическое оформление классовых привилегий шляхетства требовали точного юридического определения. В кодификации феодального права в особенности были заинтересованы среднепоместные и мелкопоместные прослойки шляхетства, стремившиеся обеспечить себя от произвола феодальной аристократии.
Правовые нормы «Правды Русской» и «Областных привилеев» не соответствовали новым экономическим отношениям, новой расстановке классовых сил. Равным образом устарел и Судебник Казимира Ягеллончика.
В период политического засилья феодальной знати собственность и личность шляхтичей не были достаточно защищены законом. В Великом княжестве Литовском господствовал произвол и насилие. Постоянные «гвалты» и «наезды» на шляхетские имения были обычным проявлением феодального произвола. Но прежде всего законодательного оформления требовали феодально-крепостнические отношения. Шляхта была особенно заинтересована в этом, чтобы не допустить ухода крепостных крестьян к крупным землевладельцам, чтобы не лишиться рабочих рук.
Таковы те новые экономические и социально-политические явления в жизни Великого княжества, которые настоятельно требовали кодификации права.
* * *
Кодификация феодального права становится неизбежной и необходимой на известной стадии социально-экономического и политического развития феодального общества. Так, когда была ликвидирована феодальная раздробленность на Руси и образовалось единое Русское государство, оказалось необходимым уничтожение местных особенностей в организации суда и правления. Введение единого судебного кодекса укрепляло положение великокняжеской власти и вместе с тем подрывало на местах политическое значение боярства и княжат, продолжавших жить воспоминаниями и традициями периода феодальной раздробленности. Великокняжеское правительство Ивана III стремилось уничтожить феодальный произвол и подчинить местных феодалов действию единого закона, обязательного для всех.
С этой целью великокняжеское правительство приступило к кодификации права. Проект такого законодательного кодекса был составлен дьяком Владимиром Гусевым в 1497 г. Он был утвержден великим князем и Боярской думой в сентябре того же года.
Московский феодальный кодекс касался вопросов организации суда и управления. Он определял нормы судебных штрафов и натуральных поступлений великокняжеским кормленщикам за выполнение ими тех или других служебных функций. В Судебнике нет статей, касающихся частноправовых отношений. В сфере частноправовых отношений продолжало пока действовать обычное феодальное право, развившееся на основе «Правды Русской».
Средние и мелкие землевладельцы были заинтересованы в том, чтобы сохранить за собой рабочие руки и прекратить самовольный уход крестьян в имения крупных духовных и светских землевладельцев. Эти классовые интересы средних и мелких землевладельцев в известной степени были удовлетворены Судебником 1497 г., поскольку последний регулировал право выхода крестьян с соблюдением имущественных интересов земельных собственников.
Равным образом, когда в Польше исчезла феодальная раздробленность и установилось политическое единство государства, то одним из важнейших актов королевского правительства было издание двух законодательных памятников: Вислицкого статута для Малой Польши и Петроковского для Великой Польши. Эти законодательные памятники правительства отражали борьбу с феодальным беспорядком, от которого так много страдали как интересы средних и мелких землевладельцев, так и крестьян; королевское правительство Казимира III создало новое судебное устройство, разработало уголовный кодекс, определив наказания за те или иные преступления против государства, личности и имущества. Статуты Казимира III, вводя письменное право, подрывали действие обычного права, а также и влияние феодальной аристократии, бывшей до того «хранительницей» обычного права.
Статуты Казимира III были кодификацией феодального права. Они были изданы в интересах экономически и политически усиливавшейся шляхты. В ее же интересах в кодекс феодального права вошли статьи, изменившие условия ухода крестьян из имения землевладельцев. Феодальный кодекс определил более точно военные обязательства феодалов. Все они были обязаны нести военную службу, выходя на войну с известным количеством слуг пропорционально размерам земельного владения. Ввиду усложнения экономических и частноправовых отношений в статутах было уделено известное внимание и частноправовым юридическим отношениям.
С аналогичным явлением встречаемся мы и в истории Чехии. Чешский король Карл IV, столь энергично боровшийся с засильем феодальных магнатов и возникавшими вследствие этого феодальными беспорядками, приступил к кодификации чешского обычного права. С этой целью был составлен проект кодекса законов, известный под именем «Majestas Carolina».
Однако паны-магнаты отвергли на сейме 1355 г. предложенный им на рассмотрение кодекс феодального права, поскольку он подрывал их авторитет и значение. Только отдельные статьи кодекса, касавшиеся судебного процесса, вошли в жизнь.
В своих законодательных проектах правительство Карла IV потерпело полную неудачу. Основная причина ее заключалась в том, что правительство не располагало твердой социальной базой, на которую оно могло бы опереться. Города имели свое отдельное право и поэтому не были заинтересованы в том, чтобы был введен в действие кодекс шляхетского права. Средняя и мелкая шляхта была недостаточно сильна, чтобы стать прочной социальной опорой королевской власти в ее борьбе против магнатов. Последние, хотя и должны были несколько смириться, однако продолжали занимать руководящее положение в государстве.
Когда сербский король Стефан Душан благодаря удачным военным действиям создал огромное в территориальном отношении государство, хотя и слабо сплоченное, так как между отдельными областями не было прочных экономических связей, то в целях укрепления этого государства был создан кодекс феодального судебного права — «Законник». «Законник» Стефана Душана был принят в 1349 г., а потом частично был дополнен. Он действовал на территории всего сербского царства и кодифицировал церковное право, обычное право и предшествующую судебную практику сербских кралей.
II
Вопрос о кодификации феодального права Великого княжества Литовского имеет свою историю. Однако отсутствие положительных данных лишает исследователя возможности восстановить полностью историю составления Статута 1529 г. и той борьбы, которая происходила вокруг него. Эта борьба была неизбежной, так как магнатские круги прекрасно понимали, что издание письменного свода законов существенно заденет и ограничит их права. Длительная борьба, завязавшаяся вокруг Статута, служит прекрасным доказательством того, что крупные землевладельцы напрягали все усилия, чтобы не допустить издания письменного свода законов феодального права.
Великокняжескому правительству уже в начале XVI в. была не чужда мысль о необходимости кодификации права. В 1501 г. великий князь Александр, выдавая подтвердительный привилей Волынской земле, считал, что его действие будет иметь временный характер, «пока права Статута у отчизне нашей уставим». В этом случае должны были потерять силу правовые нормы, содержащиеся в привилее, так как «тогды вси земли наши одного права держати мають и одним правом сужены будут подле Статуту».
Однако не видно, чтобы великокняжеское правительство принимало тогда какие-либо меры для осуществления своего намерения. Вопрос о кодификации права оставался без движения до Виленского сейма 1514 г., когда, по словам епископа перемышльского Петра Томицкого, находившегося тогда в Вильно, станы сейма подняли вопрос о том, чтобы господарь издал письменные законы. Но и на этот раз великокняжеское правительство не приняло никаких мер для выполнения просьбы «станов сейма». Точнее, оно саботировало дело составления Статута. В этом были заинтересованы магнаты, которые держали в своих руках все управление Великим княжеством.
На сейме в Гродно в 1522 г. «станы» вновь обратились к господарю с просьбой об издании письменных законов. Только тогда великий князь с панами радой «право им прирекли дати и тыи вси члонки, как ся подданный наши мають справовати и радити, казали есмо … выписати».
Нам не известны подробности обсуждения представленного проекта. Неизвестен и самый текст Статута 1522 г. Мы знаем, что великокняжеское правительство решило ввести его в жизнь в декабре 1522 г. Великий князь Сигизмунд издал специальный указ о введении в действие письменного кодекса законов.
Великокняжеский эдикт признавал, что до сих пор в Великом княжестве Литовском не было законника (nullis legum statutis), что суд производился или по особым указаниям (literis deformatis), или по обычаю, или согласно мудрости и совести судьи (alias institia sola consuetudine et iuxta vnius-cuiusque capitis prudentiam atque concientiam ministrabatur).
Вследствие неправильных судебных решений возникало много жалоб со стороны тех, кто подвергся несправедливому суду (propter quod multae oriebantur quaerelae ab his, a quibus nоn rectum accipiebatur iudicium). Эдикт отмечал, что к великому князю поступали жалобы на пристрастность судей, руководившихся при разборе дел собственными чувствами и настроениями. Поэтому великий князь желал, чтобы для улучшения порядка была бы для каждого «одинаковая справедливость», чтобы был установлен «мир» под защитой письменного права. Великий князь вводил в жизнь письменный закон.
Однако Сигизмунд несколько поспешил с опубликованием своего эдикта, так как на сейме 1522 г. был принят не весь проект представленного Статута. В 1524 г. великий князь через своего секретаря Михаила Вежкгайла передал на обсуждение сейма, собравшегося в Берестьи, исправленный Статут, а воевода виленский и канцлер Великого княжества пан Гаштольд по поручению господаря должен был «тое право выдать всем подданным Великого княжества Литовского, рассказати нашим господарским словом, абы вже тым правом справовалися и радили водлуг того рассказания нашего».
Однако исправленный текст Статута не вошел в жизнь и в 1524 г. Только на Виленском сейме 1528 — 1529 гг. был окончательно принят текст Статута. Статут стал действующим правом.
Основными участниками сейма времени Сигизмунда были крупные землевладельцы, паны и князья, а также епископы. Поэтому оппозиция проекту Статута исходила из рядов шляхты, представленной на сеймах.
Проект Статута не удовлетворял «станов» сейма, конечно, не потому, что он был составлен бюрократическим способом, поспешно, в течение двух месяцев, как полагает украинский исследователь С. Борисенок. Вполне возможно, что он был действительно плохо отредактирован и что юристы-практики выполнили бы эту задачу лучше, чем канцелярия Великого княжества Литовского.
Однако была важна не редакция, плохая или хорошая, Статута, а его классовое содержание. Статут 1529 г. был феодальным кодексом класса землевладельцев в целом. Вместе с тем он закреплял за магнатами их правовое положение, их руководящую политическую роль. За магнатами и панами оставалась по-прежнему особая юрисдикция. Они не были подсудны провинциальным судьям. Магнаты оставались такими же недосягаемыми для шляхты, как и раньше. В этом и заключалась основная причина того, что отдельные артикулы Статута долгое время не были утверждены сеймом. Статут 1529 г. отражал реальное соотношение сил в лагере литовских феодалов. Экономическое господство и политическое руководство принадлежали крупным землевладельцам. Шляхта политически и экономически еще недостаточно окрепла. Естественно поэтому, что именно магнаты вышли победителями из внутренней борьбы между двумя прослойками феодального класса. Литовский Статут 1529 г. санкционировал то положение в отношении организации власти и управления, которое существовало до введения его в действие.
Статут 1529 г. не был напечатан. Все предположения, высказанные И. Новицким о том, что Статут 1529 г. был напечатан, по всей вероятности, не имеют никаких оснований. Статут получил распространение в многочисленных списках, вследствие чего нет единой редакции Статута, а имеется несколько редакций, характер которых был всесторонне и тщательно исследован С. Борисенком.
Утвержденный великим князем Сигизмундом кодекс феодального права становился законом, который распространял свое действие на всю территорию Великого княжества Литовского. Великий князь Сигизмунд гарантировал в нем «тубылцом земли Великого князерства нашего Литовского, которого бы колвек стадла и стану были, вси их права и привилея костельные так, латинского закону, яко Кгреческого, теже и светские, которые от памети королей и великих князей от неколи отца нашего Казимера и брата нашего Александра, предков наших за живота их на которые бы колвек добра и волности мели…»
Статут уравнивал в правах православных землевладельцев с католическими. Значит, до него продолжала действовать статья Городельского привилея, ограничивающая политические права православных землевладельцев, хотя фактически на практике не всегда осуществлялись правовые ограничения по отношению к православным.
Статут 1529 г. был разделен составителями на 13 разделов — глав. Он определял прерогативы великокняжеской власти (разд. I), содержал подробные законоположения «Об обороне земской» (разд. II), кодифицировал личные и сословные права шляхты (разд. III), подробно разрабатывал вопрос о женском землевладении (разд. IV) и об опекунском праве (разд. V). Отдельный раздел (VI) посвящен организации суда и судебного процесса. Остальные разделы посвящены уголовным преступлениям против личности и собственности шляхты, а также другим видам нарушения права на недвижимую и движимую собственность — «О кгвалтех земских, о боех, о головщинах шляхетских» (разд. VII); «О права земские, о границах и о межах, о копах» (разд. VIII); «О ловы о поущу и бортное дерево и озера, о бобровые гоны, о соколие гнезда и о хмелища» (разд. IX). Специальный раздел посвящен так называемому «заставному» праву — «О имениях, которые в долзех, и о заставы» (разд. X). В последующих главах Статут определяет «головщины людей поутных и мужицкие и паробоцкие» — денежные вознаграждения за преступления, совершенные землевладельцами против личности «простых людей» (разд. XI), касается вопроса «о грабежи и навезки», вознаграждения за разного рода преступления имущественного характера (разд. XII). Последний раздел — «О злодействе» — посвящен уголовным преступлениям, совершенным «людьми простого стану». Таким образом, Статут содержит в себе права: государственное, военно-феодальное, сословно-шляхетское, земельное, наследственное и опекунское, судебное, процессуальное и уголовное. Не всегда принятая в Статуте система строго выдержана; видимо, систематизирование права не всегда удавалось его кодификаторам. Однако они сумели отчетливо показать привилегированное положение класса феодалов-землевладельцев.
Статут 1529 г. — кодекс прав феодалов. Если же в нем все же иногда упоминаются мещане, то эти статьи относятся не к мещанам вообще, правовое положение которых определялось особыми законами, а к мещанам-землевладельцам, владевшим имениями на общешляхетском праве и обязанным со своих земель отправлять военную службу. Впрочем, подобного рода мещанское землевладение было строго ограничено. Оно сохранилось главным образом в Полоцком и Витебском воеводствах.
III
Изучение Статута первой редакции ставит перед исследователем вопрос об его источниках. Эта важнейшая проблема была уже в центре внимания специалистов. Тем не менее до сих пор она остается полностью неразрешенной. В то же время изучение источников права Литовского статута позволяет дать ответ на вопрос, также поставленный в историографии, но несколько односторонне ею разрешенный, а именно, представляет ли собою Статут 1529 г. кодекс польского или русского права?
Нужно сказать, что такая прямолинейная постановка вопроса неправильна. Литовский статут 1529 г. не был кодексом ни польского, ни русского права. Он был кодексом феодального права, действовавшего на территории Великого княжества Литовского.
Литовский статут не является феодальным кодексом права, вводившим в жизнь новые юридические нормы. Статут лишь юридически оформил те правовые отношения, которые вырабатывались в процессе социально-экономического развития Великого княжества Литовского.
В территориальном отношении Великое княжество Литовское состояло из областей Руси и Литвы (Литва и Жмудь). В землях Руси феодальные отношения уже вполне сложились а то время, когда они подпали под суверенитет литовской княжеской власти. Между тем в Литве в этот период феодальные отношения находились еще в стадии становления.
В землях Руси действовал кодекс феодального права, известный под именем «Правды Русской». «Областные привилеи» оставляли неприкосновенным действие местных юридических обычаев. Развивавшиеся феодальные отношения в Литве принимали тот же характер, что и в землях Руси.
Естественно, что Литва и Русь, объединенные политически, не были обособлены друг от друга. Параллелизм социально-экономического развития Литвы и Руси позволял Литве принять юридическую терминологию, принятую на феодальной Руси, и те юридические нормы, которые были характерны для нее.
Феодальное право последней не было навязано Литве как какое-то чужеродное право. Русское право становилось правом общелитовским, правом, действовавшим на территории всего Великого княжества.
Чтобы выяснить истоки общелитовского права, следует обратиться к изучению источников феодального права Великого княжества Литовского. Следует иметь в виду, что Великое княжество Литовское не было изолированным государством. Оно находилось в тесном экономическом общении с соседними государствами, оно состояло в династических унитарных отношениях с Польским королевством.
Последнее выступило на историческую сцену раньше, чем образовалось Великое княжество Литовское. Экономическое развитие Польши поэтому шло впереди экономического развития Великого княжества Литовского. Экономическое развитие последнего создавало юридические отношения, которые не нашли отражения в «Правде Русской», поскольку последняя сложилась в другой, менее сложной социально-экономической обстановке. Естественно, что для определения новых юридических отношений могли заимствоваться отдельные юридические нормы со стороны, поскольку они отвечали новым складывающимся юридическим институтам, которые в силу параллелизма социально-экономического развития уже получили в Польше свое юридическое оформление. Это нисколько не препятствует, однако, общему выводу, что феодальное право Великого княжества Литовского не было ни польским, ни русским правом. Это было право Великого княжества, действующее на протяжении всей его территории.
Систему и догму права Великого княжества оформляли создавшиеся в процессе длительного, самостоятельного социально-экономического развития производственные отношения, и поэтому они по существу были самостоятельным явлением, лишь закреплявшим наличные юридические отношения.
Однако вместе с тем возникает вопрос, на основе какой юридической базы оформлялись обычно правовые юридические феодальные институты Великого княжества. Ответ на этот вопрос может дать только всестороннее изучение источников первого Литовского статута.
Необходимость всестороннего изучения источников права первого Литовского статута была подчеркнута еще Н. А. Максимейко, посвятившим свое исследование изучению источников уголовных законов Литовского статута. В сущности это исследование было первым источниковедческим трудом о Литовском статуте. Н. А. Максимейко справедливо замечает, что исследователи Литовского статута довольствовались обыкновенно указанием на сходство между нормами «Правды Русской» и Литовского статута, мало обращая внимания на отличительные особенности последнего. В то же время, говорит Н. А. Максимейко, «в польской литературе высказывается (впрочем, совершенно голословно) мнение противоположное, будто Литовский статут был местным кодексом польского права». По правильному заключению Н. А. Максимейко, «наиболее положительные и прочные заключения по данному вопросу могут быть получены только путем исследования источников Литовского статута; из такого исследования… видно будет, насколько этот памятник русский и какая действительная примесь иностранного права вторгалась в него».
Анализируя источники уголовных законов Литовского статута, Н. А. Максимейко приходит к выводу, что основным источником уголовных законов является «русское обычное право» и «законодательные источники». Н. А. Максимейко не отрицает влияния польского и немецкого права на уголовное право Великого княжества, но считает, что оно было второстепенным. В другом своем исследовании Н. А. Максимейко, сравнив нормы «Правды Русской» с судебной практикой, отраженной в книгах судных Литовской метрики, приходит к выводу, что приведенные им документальные свидетельства достаточны, «чтобы убедиться в замечательном сходстве между «Русской Правдой» и литовско-русским правом».
Соображения, приведенные Н. А. Максимейко в обеих работах, несомненно, следует признать обоснованными. Однако недостатком исследований Н. А. Максимейко является то, что он не ограничивается изучением только первого Литовского статута, а попутно касается второго и третьего Статута, которые хотя и были основаны на первом Статуте, но являются продуктом иной социально-экономической обстановки по сравнению с условиями, при которых создавался Статут 1529 г. Поэтому было бы, несомненно, правильным, если бы исследователь сосредоточил свое внимание на изучении источников только первого Литовского статута, не затрагивая отдельных вопросов, связанных со Статутами второй и третьей редакций, источники которых должны стать предметом самостоятельного исследования.
При исследовании вопроса об источниках Статута первой редакции необходимо не только показать совокупность всех его источников, но и раскрыть, как та или иная обычная норма видоизменялась и дополнялась в процессе судебных решений. Изменение юридических норм обычного права, конечно, было неизбежным актом судебного творчества, поскольку развивавшиеся социально-экономические отношения настоятельно требовали дальнейшего изменения и приспособления к ним юридических форм.
Феодальное право Великого княжества Литовского не могло остаться в стадии обычного права, частично отраженного в «Правде Русской». Оно эволюционировало и становилось более сложным и нуждалось в новой законодательной кодификации.
Изучение вопроса об источниках Статута первой редакции ставит перед исследователями два вопроса: 1) какие источники вообще легли в основу феодального права Литовского статута; 2) как создавалось в процессе судебных решений по возникавшим делам новое феодальное право, как судебные решения становились юридическими прецедентами, которые были использованы кодификаторами права.
С. Борисенок, спустя 400 лет после издания Статута 1529 г., упрекнул господарскую канцелярию в известной неподготовленности и поспешности при составлении первой редакции Литовского статута. Однако нет основания высказывать предположение о том, что Литовский статут был бы лучше отредактирован, если бы редакция была составлена не великокняжеской канцелярией, а более опытными и подготовленными людьми.
Поскольку Литовский статут первой редакции только кодифицировал феодальное право Великого княжества Литовского, развивавшееся обычным путем и находившее отражение в судебных решениях суда великокняжеского маршалка, то господарская канцелярия, располагая огромным материалом судебных постановлений по отдельным вопросам феодального права, имела полную возможность быстро выполнить данное ей поручение — составить кодекс письменного права, в который она от себя не вносила ничего нового, а лишь по известной системе расположила судебный и актовый материал, находившийся в ее распоряжении. Поэтому постановления великокняжеского суда по тем или иным возникавшим юридическим вопросам были основным источником Литовского статута первой редакции.
Изучение судебных решений, принятых великокняжеским судом, опять ставит перед исследователем два вопроса: 1) какая юридическая норма лежала в основе судебных решений и 2) каким юридическим изменениям она подверглась в судебной практике. Литовский статут первой редакции был не только кодексом феодального права. Его содержание значительно шире. Он являлся одновременно и «основными законами Великого княжества Литовского», определяющими его государственный строй и социальное устройство. При наличии польско-литовских унитарных отношений опубликование Литовского статута было показателем политической независимости Великого княжества, хотя великий князь литовский и титуловался польским королем.
После детальных исследований Н. А. Максимейко о значении «Правды Русской» для права Великого княжества Литовского ни один из исследователей не может сомневаться в том, что «Правда Русская» лежала в основе феодального права Великого княжества Литовского и что на ее базе развивалось как гражданское, так и уголовное право. Однако Н. А. Максимейко односторонне подошел к разрешению поставленной им задачи. Он имел в виду указать на юридические особенности «Правды Русской», сближающие ее с правом литовско-русским.
Между тем вопрос о значении «Правды Русской» для феодального права Великого княжества Литовского заключается не только в том, что оно заключает в себе «общерусские начала права». Н. Л. Максимейко совершенно упускает из виду, что феодальное право, которое отражено в «Правде Русской», отнюдь не застыло в своем развитии на почве Великого княжества Литовского. Оно продолжает развиваться в новых, более сложных социально-экономических условиях. Естественно, что возникшее на основе «Правды Русской» феодальное право Великого княжества Литовского должно было существенно отличаться от права «Правды Русской». Это и является основным, что требует всестороннего анализа.
С другой стороны, учитывая, что Статут 1529 г. является «основными законами» Великого княжества первой четверти XVI в., составители его должны были обратиться и к иным источникам государственного права.
Такими источниками были шляхетские привилеи, главным образом привилеи 2 мая 1447 г. — своего рода «Великая Хартия вольностей» класса литовско-русских землевладельцев.
Привилеи 2 мая 1447 г. был общешляхетским привилеем, впоследствии неоднократно подтверждавшимся великими князьями и вошедшим в сводный привилеи 1529 г., выданный Сигиз-мундом I. Однако и в привилее 1492 г. великого князя Александра и в привилее 1506 г. великого князя Сигизмунда содержались статьи государственно-правового характера, которые определяли правовое положение Господарской Рады и ее роль в управлении государством. Статут, закрепляя существующие государственные правовые и социальные отношения, конечно, положил в основу их юридического оформления шляхетские привилеи. Если до опубликования Статута 1529 г. шляхетские привилеи были только иммунитетными грамотами, к тому же нуждавшимися в подтверждении со стороны нового господаря при его вступлении на престол, то шляхетские привилеи, введенные в состав Статута, становились уже правом господствующего класса в полном смысле слова.
С другой стороны, шляхетские привилеи не разрешали целого ряда вопросов, связанных с сословной принадлежностью, в частности такого сложного вопроса, как доказательство шляхетских прав. Подобные судебные дела возникали либо по инициативе отдельных лиц, желавших доказать свое «благородное» происхождение, либо в результате обвинений в нешляхетском происхождении того или иного лица.
Оформление шляхетского сословия было неизбежным этапом в развитии феодального общества. Естественно, что при оформлении шляхетского сословия происходил известный отбор. Отдельные социальные группы остались за пределами формирующегося шляхетского сословия. Отсюда — не попавшие в шляхетское сословие и оказавшиеся людьми «простого стану» часто стремились стать «людьми шляхетными».
Однако сложившееся ранее феодальное право, отраженное в «Правде Русской», не могло помочь в разрешении вопросов о восстановлении шляхетского звания, ибо оно не знало такого рода явлений. Вполне понятно поэтому, что, разрешая спорные юридические вопросы «о выводе шляхетства», великокняжеские судьи должны были обращаться к польской судебной практике и к польскому законодательству, где процесс оформления шляхетского сословия произошел раньше; эти нормы польского шляхетского права для Великого княжества Литовского отнюдь не были нормами, случайно заимствованными извне, поскольку оформление литовского шляхетского сословия было тесно связано с польско-литовскими униями. Вместе с тем, будучи применены в судебной практике Великого княжества, они становились нормами общелитовского феодального права.
Судебная практика великокняжеского суда подробно разработала, используя польский опыт, все нормы шляхетского права, не предусмотренные шляхетскими привилеями. Шляхетское право Великого княжества сложилось в процессе разбора дела о восстановлении в шляхетском звании. Поэтому оставалось только юридические нормы, примененные судебной практикой, внести в Литовский статут и таким образом установить процессуальный порядок разрешения спорных дел о восстановлении шляхетства. Следовательно, в задачи исследователя входит: а) выяснить процесс образования шляхетского права; б) показать, какие нормы польского шляхетского права оказались приемлемыми для Великого княжества Литовского; в) отметить различия между польским шляхетским правом и шляхетским правом Великого княжества Литовского.
Еще М. К. Любавский отмечал, что в землях Руси термин «боярин», «бояре», свидетельствовавший о принадлежности к феодальному классу, в процессе образования шляхетского сословия уступал место термину «земяне», а последний был вытеснен термином «шляхта» польского происхождения. Эти изменения в терминологии были связаны отчасти с тем, что далеко не все мелкие землевладельцы-бояре вошли в состав шляхетского сословия. С этого времени термин «боярин» означал принадлежность к особой социальной прослойке, которая находилась вне рядов шляхетского сословия, образуя высший разряд сельского населения, отличный по своим феодальным повинностям от прочих прослоек сельского населения. Естественно, что не все бояре примирились со своим исключением из состава шляхетского сословия. Многие из них стремились к восстановлению своих шляхетских прав.
В этом случае положение белорусской и украинской мелкой шляхты было более затруднительным, чем литовской, приписанной к польским или литовским гербовым братствам. Она не могла позвать их членов на суд, чтобы они своими показаниями подтвердили принадлежность ее к шляхетскому сословию. Белорусская и украинская шляхта в этом случае могла сослаться только на земянское происхождение родителей и на показания соседей — «околичной шляхты».
Таким образом, нормы польского права «о выводе шляхетства» встретились с нормами русского права, а из синтеза польского и русского права образовалось шляхетское право Великого княжества Литовского. Принадлежность белорусских и украинских феодалов к шляхетству определялась в основном обычаем — «стариной», тогда как принадлежность литовских средних и мелких феодалов — припиской к польским или литовским гербовым братствам.
IV
Третий раздел Литовского статута представляет собой совокупность норм шляхетского права, с одной стороны, и обязательства великого князя литовского в отношении шляхты — с другой.
Основными источниками шляхетского права Великого княжества Литовского являются шляхетские привилеи, в основе которых лежит привилеи 2 мая 1447 г. как первый привилеи, всесторонне определяющий права и преимущества шляхетского, сословия. Другим источником общешляхетского права были судебные решения великокняжеского суда, использовавшего нормы польского шляхетского права и нормы обычного феодального права, действовавшего в землях Руси.
Шляхетское право Великого княжества Литовского распространяло свое действие на весь класс землевладельцев независимо от принадлежности его к той или другой феодальной прослойке. Великий князь обещал «всю шляхту княжата и паны хоруговные и вси бояре посполитые и мещане и их люди заховати при свободах и вольностях, от продков наших даных им и теж от нас».
Эта статья Статута 1529 г. полностью заимствована из привилея, выданного Сигизмундом I в 1529 г., который объединял все привилегии шляхетского сословия, закрепленные привилеями его предшественников.
В этом привилее Сигизмунд I гарантировал прелатам, князьям, баронам, шляхте и боярам и населению земли Великого княжества Литовского неприкосновенность всех прав, предоставленных Владиславом, Александром-Витовтом, Сигизмундом, Казимиром и Александром или данных им самим, скрепив эту гарантию личной присягой перед евангелием.
Статут предоставлял право княжатам, панам хоруговным, шляхте и боярам «волную моц выйти с тых земль наших Великого князства Литовского и их, для набытя лепшого щастья своего и навченя учинков рыцерских, до всяких земль чужих окром неприятелей наших», однако под условием, чтобы с их имений отправлялась военная служба. Впервые право свободного отъезда за границу «для набытя лепшого щастья» было предоставлено привилеем 2 мая 1447 г. и в латинском изложении вошло в объединительный привилей Сигизмунда I 1529 г.
Статут гарантировал, что «по смерти отцов дети сынове и девки добра отчизного и дедизного не мают быти отдалены», но сохраняют право наследования, «яко княжата и панове хоруговные, шляхта и мещане Великого князства Литовского посядают и на пожитки свои оберегают». Это право наследования сыновей и дочерей после смерти отцов было впервые сформулировано в привилее 2 мая 1447 г. со ссылкой на польское право. В привилее 1529 г. тоже есть такая статья, но без ссылки на польское право, сформулированная как действующее право Великого княжества Литовского.
Статут гарантировал шляхте, что великий князь «теж нешляхту над шляхту» не будет возвышать, но будет сохранять всю шляхту «у их почстивости».
Эта статья Статута первой редакции была полностью перенесена на привилей 1529 г. Статут закреплял за шляхтой Великого княжества Литовского монопольное право владения землей и право занятия должностей. Он гарантировал шляхте, что должности и уряды будут раздаваться «только прирожоным а тубылцом тых земль наших Великого князства». Это привилегированное положение шляхты было юридически закреплено в привилее 2 мая 1447 г., откуда почти в дословной передаче было перенесено в Статут 1529 г. В привилее 1529 г. Сигизмунд также гарантировал шляхте, что духовные и светские должности будут раздаваться только туземцам Великого княжества Литовского.
Великий князь литовский давал обещание в Статуте, что если «пан бог усхочет зычити и допустити нам панства иного также и королевства», то в этом случае «панства нашего Великого князства Литовского и рад наших ни в чом не вменшим але ото всякое легкости и понижения, яко славное памети отец наш чинил в щастного панованья своего, того панства стеречь будем».
Эта статья — новая в Статуте. Ее нет в шляхетских привилеях. Ею паны рада стремились обеспечить свое правовое положение и независимость Великого княжества Литовского. Не упоминая о польско-литовских унитарных отношениях, статья фактически говорит о них. Несмотря на унию, Великое княжество Литовское должно сохранить свою независимость, а паны рада — сохранить то правовое положение, которым они до сих пор пользовались.
Великий князь литовский давал гарантию классу землевладельцев в том, что он будет «розмножати Великое князство Литовское» и стремиться к возвращению того, что «будет несправедливе отдано и неслушне розобрано и упрохано». Еще в привилее 2 мая 1447 г. была дана эта гарантия классу феодалов: «Обецуем и слюбуем, ижь панства нашего земль, великого князства предреченого, не вменшим, але у границах, как же предкы были наши, на имя князь Александр, нареченый Витовт, дядя наш, и иные дръжали и володели, такожь и мы ты-ежь земли здорови, целы, держати будем, и володети и щитити, а с божьей помочью и всими силами нашими розмножати будем».
Великое княжество Литовское с конца XV в. стало нести значительные территориальные потери. Великокняжеское правительство обычно заключало только перемирие с великим князем московским, поскольку оно юридически не могло уступить хотя бы часть территории Великого княжества Литовского. Заключение перемирия давало известную надежду, что «после исхода перемирных лет» потерянная территория будет возвращена. Естественно, что в подтвердительном привилее 1529 г. эта статья привилея 1447 г. должна была иметь место. В Статут первой редакции только механически было перенесено то, что содержалось в привилеях.
Создавая кодекс письменного права, великий князь обещал, что «врады старые мают захованы быти подле давнего обычаю». Статья касалась «врадов воеводства Виленского и воеводства Троцкого и иншых воевод кашталянов и канцлерства, маршалства земского и маршалства дворного и староств и вси врады наши». Эта статья имела для феодальной знати принципиальное значение, так как Городельский привилей 1413 г. предоставлял право занимать должности по центральному и провинциальному управлению, а также участвовать в господарской раде только католикам.
Привилей 2 мая 1447 г. об этих ограничениях ничего не говорит. М. К. Любавский показал, что на практике не всегда соблюдалась эта статья Городельского привилея. Феодальная знать была недовольна предоставлением князю К. Острожскому первого места в раде, и в 1522 г. великий князь Сигизмунд вынужден был выдать специальный привилей, в котором обещал, что после смерти князя Острожского воевода виленский будет занимать первое место.
В привилее 1529 г. Сигизмунд подтверждал, что должности воевод, каштелянов будут раздаваться только католикам и притом туземцам, но отнюдь не иностранцам.
Мало того, в том же году Сигизмунд выдал специальный привилей, которым возобновлялся и восстанавливался Городельский привилей.
Статут гарантировал феодальному классу, что «державны дворов наших и тивунове на причины заочные через нас не мают быти никому отниманы». Они могут быть отняты только после судебного разбора в присутствии обеих сторон. Согласно виновности, «винный подле заслуги мает каран быти, але без вины держане отнимати не будем».
Уже привилей 2 мая 1447 г. гарантировал феодальному классу, что без очного разбирательства дела никто не будет лишаться своего имения и не будет подвергаться какому бы то ни было разорению. Привилей не упоминает об отнятии должностей, но их неприкосновенность логически вытекала из статьи 3 привилея 1447 г. В привилее 1492 г. уже содержится статья, гарантирующая неприкосновенность должностей — староств и тивунств, которые могут быть отняты только после очного разбирательства. Привилей 1529 г. подтвердил эту статью, а Статут превратил ее из привилея великого князя в норму феодального права.
Текст воспроизведен по изданию: Статут Великого княжества Литовского 1529 года. Минск. АН БССР. 1960
© текст — Пичета В. И. 1960
© сетевая версия — Тhietmar. 2004
© OCR — Петров С. 2004
© дизайн — Войтехович А. 2001
© АН БССР. 1960
Великое княжество Литовское в 1522 — 1569 гг.
| Литва | Сигизмунд I Старый, великий князь литовский (Сигизмунд II) и король польский (1506 — 1548 гг.), пятый сын Казимира IV Ягеллона и Елизаветы Габсбург | |
| 1522 | Литва | После смерти Николая Радзивилла вильнюсским воеводой и канцлером стал Альбрехт Гаштольд (тракайский воевода с 1519 г.) |
| 1523 | Крым | Умер хан Мухаммед Гирей (Мехмед I Герай) |
| 1526 | Польша | В марте умер Януш III Мазовецкий, князь варшавский, черский и мазовецкий, последний представитель мужской линии мазовецких Пястов. Мазовия окончательно присоединена к Польскому королевству |
| 1525 | Пруссия Польша | Великий магистр Тевтонского ордена Альбрехт Гогенцоллерн фон Бранденбург-Ансбах объявил о секуляризации прусских земель и принес вассальную присягу королю Польши как герцог Пруссии (лютеранское по вероисповеданию) |
| 1526 | Венгрия | Под Мохачем турки разгромили венгерское войско, погиб Лайош (Людовик) II, король Венгрии и Чехии (1516 — 1526 гг.) |
| 1526 | Литва Россия | Перемирие продлено до Рождества 1532 г. |
| 1526 | Крым Польша Литва | В конце года вторжение крымских татар, разоривших земли Белза, Люблина и дошедших до Пинска. 27 января 1527 г. татары разбиты великим гетманом литовским князем Константином Острожским близ реки Ольшаницы (битва при Каневе) |
| 1529 | Литва | Принят I Литовский статут (свод законов) |
| 1529 | Литва | Сигизмунд II Август, сын Сигизмунда I и Боны Сфорца (род. в 1520 г.), при жизни отца провозглашен великим князем Литовским |
| 1530 | Польша | Сигизмунд II Август провозглашен королем польским |
| 1530 | Литва | Умер великий гетман Константин Острожский |
| 1532 | Литва Россия | Перемирие продлено до Рождества 1533 г. |
| 1533 | Россия | 3 декабря умер великий князь Московский и всея Руси Василий III, преемником стал малолетний Иван IV. Реальная власть перешла в руки опекунского совета («Семибоярщина») |
| 1534 | Литва Россия | Война. Литовские войска осадили Стародуб, взяли Радогощ и осадили Чернигов. Осада Смоленска литовцами под командованием Яна Вишневецкого и Андрея Кошерского была неудачна |
| 1535 | Россия Литва | В начале года поход русских войск из Смоленска и Новгорода на Минск и Вильнюс; южная группировка из Стародуба достигла Новогрудка |
| 1535 | Крым Россия | Нападение крымских татар Ислам-Гирея на Рязанскую землю |
| 1535 | Литва Россия | Литовские войска под командованием великого гетмана литовского Юрия Радзивилла и великого гетмана коронного Яна Тарновского осадили и взяли Гомель, Стародуб, Почеп, Радогощ. На севере русские войска на территории Великого княжества Литовского у Себежского озера построили крепость, названную Ивангород (Себеж) |
| 1536 | Россия | В январе на территории литовского приграничья закончено строительство крепости Озерище. В феврале отражено нападение литовцев на Себеж. В июле восстановлена крепость Стародуб |
| 1537 | Литва Россия | В феврале заключено пятилетнее перемирие. За Литвой остался Гомель, за Россией — Себеж и Заволочье |
| 1539 | Литва | Умер великий канцлер Альбрехт Гаштольд |
| 1541 | Литва | Умер великий гетман литовский Юрий Радзивилл |
| 1544 | Литва | Николай Радзивилл Черный стал маршалком |
| 1547 | Литва | Сигизмунд II Август тайно обвенчался с Барбарой Радзивилл, дочерью Юрия Радзивилла (великий гетман литовский в 1531 — 1541 гг., сын Николая Радзивилла Старого) |
| 1547 | Россия | Иван IV венчался на царство |
| 1547 | Россия Казань | Зимой 1547 — 1548 гг. поход русского войска во главе с Иваном IV на Казань |
| 1548 | Польша Литва | 1 апреля умер великий князь литовский и король польский Сигизмунд I Старый |
| 1549 | Польша Литва Россия | Пятилетнее перемирие при условии, что Литва не претендует на Смоленск, а Россия соглашается, что её государя не титулуют царём |
| 1549 | Россия Казань | Зимой 1549 — 1550 гг. поход русского войска во главе с Иваном IV на Казань. Строительство крепости Свияжск |
| 1550 | Литва | Николай Радзивилл Черный получил должность великого канцлера литовского, в 1551 г. — вильнюсского воеводы. Его двоюродный брат Николай Радзивилл Рыжий (брат Барбары Радзивилл) стал тракайским воеводой |
| 1550 | Литва | Начало быстрого распространения протестантизма в Литве. Около 1555 г. этническая Литва стала протестанской |
| 1551 | Польша Литва | Скончалась великая княгиня литовская и королева польская Барбара Радзивилл |
| 1552 | Крым Россия | 21-23 июня неудачная осада Тулы войсками крымского хана Девлет Гирея (Девлет I Герай) |
| 1552 | Россия Казань | 23 августа — 2 октября осада и взятие Казани. Территория Казанского ханства присоединена к Русскому царству |
| 1553 | Польша Литва Россия | Иван IV согласился не воевать 2 года и не именоваться царём |
| 1556 | Россия | Астраханское ханство присоединено к Русскому царству |
| 1556 | Польша Литва Россия | Перемирие продлено до 1562 г. |
| 1557 | Польша Литва Ливония | Заключены Пасвальские соглашения (Позвольский договор), предусматривающие военный союз Польши, Литвы и Ливонии против России |
| 1558 | Россия Ливония | Ливонская война. Русские войска взяли Нарву и Дерпт |
| 1559 | Тевтонский орден | Ландмейстером (магистром) Тевтонского ордена в Ливонии стал Готард Кеттлер (Готхард Кетлер) |
| 1559 | Ливония Дания | Эзельский епископ продал свои владения (о. Эзель и земли вокруг города Пильтен) датскому королю Фредерику II, который передал их (1560) своему брату герцогу Магнусу |
| 1559 | Польша Литва Орден | 31 августа в Вильнюсе заключены договора, по которым владения Ордена и Рижского архиепископа переданы под опеку Сигизмунда II Августа с обязятельством их оборонять от России. В Ливонии размещены литовские гарнизоны |
| 1560 | Россия Ливония | Русские войска взяли Феллин |
| 1561 | Ливония Дания | Король Даниии Христиан III прислал на о. Эзель (Сааремаа) своего наместника |
| 1561 | Швеция Ливония | Литовский гарнизон в Ревеле (Таллин) сдался Швеции |
| 1561 | Литва Ливония | В начале июля в Ливонию вошли литовские войска под командованием великого гетмана литовского Николая Радзивилла Рыжего; в августе введены войска Николая Радзивилла Черного, вошедшего в Ригу |
| 1561 | Литва Ливония | 28 ноября в Вильнюсе заключен договор, по которому Ливония (за исключением Риги) присоединялась к Великому княжеству Литовскому. Были образованы Задвинское герцогство и герцогство Курляндское и Земгальское. Город Рига сохранил самоуправление. В состав Задвинского герцогства вошли территория Рижского архиепископства (без Риги) и орденские владения к северу от Даугавы. Бывший ливонский ландсмейстер Тевтонского ордена Готард Кеттлер стал герцогом Курляндии и Земгалии (столица Митава) и губернатором Задвинского герцогства |
| 1562 | Литва Ливония | 5 марта в Риге герцог Курляндии Кеттлер принёс вассальную присягу польскому королю Сигизмунду II Августу, которого представлял великий канцлер литовский и воевода виленский Николай Радзивилл Чёрный. Задвинское герцогство осталось под управлением Великого княжества Литовского |
| 1562 | Швеция Ливония | Шведы заняли Пернау (Пернов) |
| 1562 | Россия Литва | Русские войска разорили окрестности Орши, Витебска, Шклова |
| 1562 | Дания Россия | Заключен союз |
| 1563 | Россия Польша Литва | Русские войска под командованием Ивана IV осадили и взяли Полоцк |
| 1564 | Литва Россия | 26 января в битве при Чашниках (битва при реке Уле) литовские войска под командованием великого гетмана литовского Николая Радзивилла Рыжего на пути из Полоцка к Орше разгромили русские войска под командованием Петра Шуйского, погибшего в битве |
| 1564 | Литва Россия | В Литву бежал князь Андрей Курбский |
| 1565 | Литва | Умер великий канцлер литовский Николай Радзивилл Черный. Вильнюсским воеводой и канцлером стал Николай Радзивилл Рыжий |
| 1565 | Литва Швеция | У шведов отобран Пернов |
| 1566 | Литва | 1 марта в силу вступил II Литовский статут. В соответствии с ним Великое княжество Литовское делилось на воеводства: Вильнюсское, Тракайское, Жемайтское (староство), Полоцкое, Новогрудское, Витебское, Брестское, Минское, Мстиславское, Подляшское, Волынское, Киевское, Брацлавское. Воеводства делились на поветы |
| 1566 | Польша Ливония | Губернатором Задвинского герцогства стал Ян (Иван) Иероним Ходкевич, староста Жемайтии с 1564 г. Задвинье стало провинцией Великого княжества Литовского |
| 1567 | Россия Швеция | Заключен договор о союзе |
| 1569 | Польша Литва | 28 марта Сигизмунд II Август подписал привилей о присоединении Подляшья и Волыни к Польскому королевству. 5 июня выпущен привилей о присоединении к Польше Киевского, а затем и Брацлавского воеводства |
| 1569 | Польша Литва | 1 июля в Люблине подписан акт об унии королевства Польского и Великого княжества Литовского |
ЛИТВА-БЕЛАРУСЬ И ЖМУДЬ-ЛЕТУВА (Ответ Лауринавичюсу)
Современная республика Летува (Lietuva) имеет примерно такое же отношение к Великому Княжеству Литовскому (ВКЛ), как современная республика Македония к империи Александра Македонского, т.е. является мизерной частью некогда огромного государства. Территория ВКЛ в середине XV века превышала 900 тыс. кв. км, тогда как у нынешней Летувы она составляет 65 тыс. кв. км (менее 7,2 % от площади ВКЛ периода его расцвета). В состав ВКЛ входили тогда не только все земли нынешней Беларуси и Летувы, но также ряд областей Латвии, России, Украины, Польши и даже Молдавии.
Жмудь и Литва
Новейшую аргументацию притязаний летувисов (бывших жемайтов) на наследие исторической Литвы недавно изложил Йонас Лауринавичюс в своей книге «Древняя Литва: цивилизация и государство (Легенды и факты в этническом аспекте)». Глава XVIII этой книги целиком посвящена рассмотрению тезиса о том, что, дескать, Беларусь никогда не была Литвой.
Странным представляется его заявление уже в первом абзаце, где он как постулат выдвигает мысль о том, что беларусы и жемайты якобы «одной культуры».
На самом деле предки нынешних летувисов во время создания ВКЛ (в XIII веке) были крайне отсталыми племенами (достаточно сказать, что они оставались язычниками и не имели своей письменности). Даже гончарный круг они узнали впервые от литвинов, когда вошли в состав ВКЛ. Оружие жемайтов было примитивным, наряду с железными образцами широко использовались каменные! С ними невозможно было вести «правильную войну», потому что они жили в лесах, и при появлении вражеских войск отступали в самые дебри, на болота, где оказывали отчаянное сопротивление. Немцам проще было их вырезать, чем крестить.
На этом фоне выглядят ненаучной фантастикой заявления нынешних летувисских историков о том, что Жемайтия – «родина Литвы». В XIII веке на территории Жемайтии не было не только подходящего города для столицы государства, но и вообще городов как таковых. А вот Новогородок – первая столица Литвы до 1323 года – был основан еще в 1044 году. В нем жило немало ремесленников (ювелиры, оружейники, кузнецы, ткачи, кожевники…), имелась библиотека и даже алхимическая лаборатория.
Во втором абзаце своего текста автор выдвигает еще один абсолютно неверный тезис:
«Исследователи давно выяснили, что этнический и, соответственно, геополитический раскол региона /на жемайтов и беларусов – Ред./ начался со времён славянской экспансии в «балтский» мир около полутора тысяч лет назад».
На последних страницах книги Масловского* есть довольно интересная карта на которой показаны границы Самогоитии (лит. Жемайтии), которые я обвёл зелёным маркером. Красными точками обозначена, примерно, граница современной Республики Летува. (Северная граница Самогоитии и Летувы совпадают.)
Это заявление не соответствует историческим фактам.
Во-первых, 1500 лет назад никаких жемайтов еще не было. Они отпочковались от предков латышей (латгалов, земгалов, селов и куршей) и заселили территорию Жемайтии (нынешней Летувы без Виленской области) только в VIII—IX веках. Соответственно, являясь «отпочкованием» от этих восточных балтов, жемайты не могут быть прямой родней беларусам, произошедшим от западных балтов.
Во-вторых, славянизация беларусов не могла начаться 1500 лет назад, ибо тогда никаких славян тоже не было. Славяне сформировались в регионе между Вислой и Лабой (Эльбой), побережьем Балтики и Карпатами путем смешения готов, западных балтов и ряда более мелких народов в значительно более позднюю эпоху, в IV—V веках после Р.Х.
Славянизация кривичей началась с VIII века – так как они проживали на пути «из варяг в греки», славянизация ятвягов и дайновы (литвинов «летописной» Литвы) – вообще только в XIV—XVI веках. И не вследствие «славянской экспансии», как утверждает Лауринавичюс, ссылаясь на работы ряда российских и беларуских ученых, а в связи с распространением христианства, которое несли словены Новгорода (арианство), русины Киева (греческое православие) и ляхи Кракова (католичество).
Далее автор заявляет:
«В конце концов разная конфессиональная и языковая принадлежность сыграла в истории роль этнообразующего фактора. Белорусы ныне – это отличный от литовцев народ».
Опять неверно. Находить основу для этнических различий между беларусами и жемайтами в разных конфессиях – значит принципиально заблуждаться. Например, в конце XVIII века на территории Беларуси 39% населения было униатами, 38% католиками, 10% иудеями, 6,5% православными (см. «Атлас истории Беларуси XVI—XVIII вв.», 2005 г.). И сегодня население Западной и Центральной Беларуси преимущественно католическое. Но, независимо от конфессий, все они – беларусы. Кстати говоря, беларусов-католиков у нас традиционно называли «поляками», а не «литовцами» или «жмудинами». Уже по одной только этой причине несостоятельна ссылка на конфессии как нечто «этнообразующее» для беларусов.
Это для жемайтов католическая религия в самом деле явилась этнообразующим фактором. Они так долго и упорно сопротивлялись попыткам сделать их христианами (это удалось только к середине XV века), что им разрешили вести службу в храмах на своем языке. Польский костёл не позволял литвинам (предкам беларусов) ничего подобного вплоть до второй половины ХХ века. Именно по этой причине наши католики считались «поляками», но отнюдь не «жемайтами».
Реальным «этнообразующим» фактором в Российской империи выступал режим абсолютной монархии (самодержавия). В частности, с целью обоснования захвата ВКЛ идеологи царизма придумали концепцию о «трех ветвях древнерусского народа» – ныне разоблаченную наукой, но яростно отстаиваемую политиками России и Русской православной церковью, а также их «пятой колонной» в Беларуси и Украине. Царизм, конечно, не создавал «новых этносов», зато изменял их названия, тем самым указывая исторические псевдоориентиры для своих приверженцев в колониях.
Начало такой практике положила царица Екатерина II в конце XVIII века. В книге исторических драм “Здрапежаная зямля” беларуского писателя, кандидата исторических наук А.Л. Петрашкевича приведена литературно обработанная выдержка из указа Екатерины ІІ (стр. 251):
“Отныне Великое княжество Литовское, Русское и Жемойтское именовать Белой Русью, а население – белоруссами, чтоб навеки привязать к России. За Жемойтией же и жемойтами пусть себе остаются названия Литва, литовцы…”
Было это в 1796 году, после подавления восстания Тадеуша Костюшко.
А после восстания 1863—64 гг., охватившего земли четырех современных государств – Польши, Летувы, Беларуси и Украины, термины «Белоруссия» и «белорусы» были официально заменены на «Северо-Западный край» и «западные русские».
Идеологи Российской империи (в первую очередь историки, такие как К.А. Гаворский, М.О. Коялович, М.Ф. Владимирский-Буданов, М.К. Любавский и им подобные) упорно внедряли лживую концепцию, согласно которой «историческая Литва» – это якобы Жмудь (Жемайтия), хотя она не состояла в ВКЛ именно тогда, когда Великое Княжество стремительно расширялось на юг и восток.
Понятно, что жемайты с радостью приняли столь щедрый подарок – считать самих себя Литвой, а не Жмудью и колонией Литвы. Отсюда их упорное нежелание расставаться сегодня с этим мифом. Тем более, что великорусские историки одновременно ввели в обиход басню о том, что, дескать, у беларусов никогда не было своей государственности (которую ликвидировала Россия в конце XVIII века) и что они якобы изнывали в ВКЛ под игом жемайтов.
Однако, согласно всем официальным и неофициальным документам ВКЛ, именно жмудины (жемайты) находились в вассальной зависимости от литвинов (беларусов) и те правили ими, а не наоборот. (Непонятно, как вообще жмудины могли угнетать наших предков, если они сами долгое время находились под властью немцев). Согласно Переписям Войска ВКЛ, в XVI веке шляхта на территории нынешней Летувы на 60—80 % состояла из литвинов с фамилиями на «-вич», которые владели крестьянами жемайтами и аукштайтами. Так что скорее надо говорить о «беларуском иге» над предками летувисов.
Кстати, знает ли сам Лауринавичюс, что его фамилия – беларуская? Точнее, литвинская, западнобалтская. Изначально она звучала как Лаўрыновіч, но после 1918 года, когда жемайты занялись массовым переименованием всех названий в своей стране, а также изменением фамилий, ей добавили восточнобалтское «-юс». Фактически «-ич» и «-юс» – одно и то же (морфемы на «-ич» западнобалтские, не славянские, они аналогичны латинской притяжательной морфеме «-is», сохранившейся у жемайтов по причине их самоизоляции от окружающих народов).
А вот у славян фамилия как указатель принадлежности к конкретному роду была заимствована от готов (славянское «-оу» от готского «-он»). Обращаю внимание, что у литвинов в Переписи Войска ВКЛ 1528 года (это 98% фамилий в Переписи) – исключительно фамилии на «-ич» (практически даже на «-вич»), нет ни одной фамилии со славянским окончанием «-ов», «оу» или просто «о» – с редукцией «в». То есть, если судить исключительно по фамилиям, то оказывается, что ни одного славянина в XVI веке среди литвинской шляхты не было (славянские фамилии в Переписях Войска встречаются лишь у шляхты с Волыни, Подолии, Галиции).
О «славянах-беларусах»
Лауринавичюс пишет:
«Готовить почву для исторических (соответственно, и территориальных) претензий начали ещё идеологи белорусского национального Возрождения конца XIX – начала XX века, а в новое время культивируют их последователи: от любителя Н. Ермоловича до определённой части профессионалов с учеными степенями. На смену стереотипам имперской науки о «русско-литовском» характере ВКЛ (с чем трудно было бы спорить, если бы под «русским» понималось «прусское», а не «славянское» либо «российское» слагаемое) пришли якобы новые, но с той же целью – доказать исконные преимущества «славянства» (в данном случае «белорусского») над «балтством», возвысить заслуги первого в создании ВКЛ и принизить – второго. Соответственно – и их права на наследие «Великого Княжества»».
Здесь я отчасти соглашусь с ним. Действительно, это просто позор – повальное увлечение беларуских историков лживым постулатом царских времен, согласно которому беларусы – якобы «восточные славяне». Ведь именно на этом ненаучном мифе основывается вся «концепция» пресловутого «западнорусизма», придуманная в XIX веке (мол, беларусы – «западная ветвь древнерусского народа»). Причем концепция трижды лживая, так как славянами не являются не только беларусы, но и славяноязычные потомки сарматов (украинцы), а также потомки угро-финнов и тюрок (русские). Если эту изначальную басню о «славянах-беларусах», «славянах-украинцах» и «славянах-русских» убрать из концепции «западнорусизма», то от нее ничего не останется!
Ученые установили, что беларусы антропологически и генетически неизменны как минимум 3500 лет*. А славяне появились только в IV—VI веках. Поэтому, даже если согласиться с мнением некоторых российских ученых, утверждающих, что праславянский этнос образовался примерно на тысячу лет раньше, то все равно даты не сходятся.
/* См., например, книгу беларуского генетика А.И. Микулича «Беларусы в генетическом пространстве» (2005 г.)./
Профессор И.Н. Данилевский в курсе лекций «Древняя Русь глазами современников и потомков (IX—XII вв.)» (Москва, 1998) попытался «разрешить» эту проблему следующим образом:
«На территории Белоруссии выявляется третий антропологический тип восточного славянства – долихокранный широколицый. Имеются все основания полагать, что этот тип в Верхнем Поднепровье и в бассейне Западной Двины – результат ассимиляции местных балтов славянами. Формирование же долихокранного широколицего антропологического типа в Восточной Европе восходит к весьма отдаленному периоду – культуре боевых топоров эпохи бронзы».
Простите, но если черепа у беларусов остаются неизменными со времен «культуры боевых топоров эпохи бронзы» (это 2-е тысячелетие до н.э.), то в чем же тогда заключалась славянизация? Почему они вдруг стали «славянами»? Неужели лишь оттого, что постепенно перешли на околославянский язык? Так ведь генетически и антропологически они абсолютно не изменились. Не изменились также традиции их материальной и духовной культуры.
Вызывает смех якобы «научный метод» Данилевского: видите ли, он изволит полагать, что черепа беларусов X века, совершенно идентичные черепам их предков, живших на 2500 лет раньше, вдруг стали черепами не просто западных балтов, а «славянизированных» и потому уже относятся к «восточным славянам». Это где же на черепе западного балта видны следы того, что его обладатель говорил на славянском койне?
Беларусы никогда славянами не были, и сегодня ими тоже не являются. Черепами не удались, менталитет – балтский, в языке – до 25% архаичной лексики, либо западнобалтской (ошибочно именуемой «прусской»), либо заимствованной от немцев во времена попеременной борьбы и дружбы с Орденом, плюс к тому особенности фонетики, чуждые славянам (например, «дзеканье», «цеканье», «гэканье»).
Иллюзию «близости со славянами» создает то обстоятельство, что сами славяне появились путем слияния готов с частью западных балтов, ушедших вместе с ними «воевать Европу». Но это слияние происходило вовсе не на нашей территории, а где-то между побережьем Балтики и Карпатами. Наши же предки как были западными балтами, так ими и остались.
Поэтому я согласен с Лауринавичюсом, когда он называет исторической карикатурой попытки ряда беларуских историков представлять историю летописной Литвы как якобы «славянского образования».
Какую книгу ни открой – везде «славянские племена кривичей, дреговичей, радимичей». А куда же делись ятвяги и дайнова – исконное население Западной и Центральной Беларуси, на базе которого возникли литвины? Они нарочно забыты, потому что «не укладываются» в басню о «славянском происхождении беларусов». Хотя те же кривичи тоже не славяне, но балты.
Под «славянами» в «Повести временных лет» (она была составлена в Киеве в 1220-е годы) понимались вовсе не представители славянского этноса, а племена, научившиеся от варягов понимать славянскую речь. Вот что пишет в этой связи российский историк А.А. Бычков в своей книге «Киевская Русь: страна, которой никогда не было?»:
«Население территории вокруг Киева в VIII—IX веках – сплошь балтское, о чем свидетельствует топонимика Правобережья Днепра. Эти балты, которых историки называют древлянами, были народом грамотным. Найден горшочек для краски с надписью: «Ускатзимис». Это – слово языка западных балтов, которое схоже с жемайтским восточнобалтским «ужкайтимас» (киноварь).
Точно так не были «славянами» северяне – «это народ ясский, говоривший в то время по-осетински, вероисповедание – мусульмане, проживали от Днепра до Дона. Северянами их прозвали славяне, сами себя они называли саварсами – черными аорсами, черными асами.
…Название племени «радимичи» происходит от иранского «пратамас» – «первые», они жили севернее остальных иранских племен. «Вятичи» – от «йетек» – «люди вождя». Вятичи были племенем, смешанным из асов и местной мордвы, проживавшей в верховьях Дона».
Как видим, кривичи и древляне – это западные балты, радимичи и северяне – сарматы, вятичи – смесь сарматов и финнов. Никаких «восточных славян» никогда не было!
Пока беларуские историки будут повторять сказку о том, что «литвины были славянами» или что «Литва была славянским образованием», – у жемайтов всегда будет повод аргументировано опровергать этот вымысел. И, соответственно, противопоставлять ему свою выдумку о том, что якобы Жмудь и была летописной Литвой.
Лауринавичюс фактически спорит только с концепцией беларуских историков о «славянском происхождении литвинов». Ибо если эту концепцию убрать – то вырисовывается уже совсем иная история Литвы-Беларуси. И спорить тогда летувисам, собственно говоря, нет о чем.
Средневековые литвины ВКЛ (образовавшиеся в результате смешения ятвягов и дайнова с пришельцами из Пруссии и Поморья, тоже западными балтами) жили на территории Гродненской области, части Брестской и Минской областей, на Виленщине и Белосточчине*.
/* Подробно этот вопрос рассмотрен в моей книге «Тайны беларуской истории», только что вышедшей из печати в минском издательстве «ФУАинформ». – Авт./
Хочу также обратить внимание читателей на то, что в прошлом литвинов-беларусов было значительно больше чем жемайтов-летувисов не только в абсолютных цифрах, но и в пропорциональном соотношении. Однако в ходе крайне жестокой войны Московии против ВКЛ в 1654—1667 гг. численность этноса литвинов сократилась вдвое. При этом в пограничных с Московией областях потери населения составили 75—80%, в Центральной Беларуси – до 40—50%, в Западной Беларуси – около 20%. Зато Жемайтии война практически не коснулась.
А в 1700—1721 годах, в результате Северной войны, территория нынешней Беларуси потеряла треть своих жителей!
По подсчетам демографов, если бы не те две войны, то население Беларуси сегодня составляло бы не менее 25 миллионов человек!
Своей прежней величины (по состоянию на 1650 год) литвинский этнос достиг только в 1771 году – через 120 лет! А вот численность жемайтов в то время непрерывно возрастала. Территорию будущей Летувы почти сразу заняли шведские войска, полномасштабных боевых действий там не было. Именно катастрофа ВКЛ в XVII веке оградила жемайтов от полной ассимиляции литвинами-беларусами.
ххх
Летувисский историк Т. Баранаускас заявил:
«Свою хрупкую идентичность белорусы ищут в прошлом Великого Княжества Литовского, его присваивают, объявляя себя настоящими литовцами («литвины»), оставляя для наших предков только роль жемайтов («жмудинов»). Белорусская «литовскость» нередко антилитовская: гордость за своеобразно понятую историю ВКЛ переплетается с презрением к нынешней Литве».
Удивительные слова! Они наглядно показывают, что летувисы (бывшие жемайты) сами презирают свою Жмудь, ибо отказались от ее традиционного названия. В ВКЛ территория нынешней Летувы именовалась «староством Жемайтским», в царской России – княжеством Самогитским (Самогития, это Жемайтия по латыни).
То, что эта область не являлась всем государством, прекрасно видно по титулу правителей: великие князья Литовские, Русские и Жамойтские. Самый знаменитый среди них – Витовт – четыре раза (в 1384, 1390, 1398 и 1404 гг.) официально, по договорам, отдавал Жемайтию Тевтонскому ордену! Это значит, что ее территория была всего лишь разменной монетой в политической борьбе того времени.
Согласно административному делению ВКЛ, страна состояла из трех основных областей: Литвы (нынешняя Западная и Центральная Беларусь, плюс Виленщина, плюс ныне польский регион Сувалки – Белосток – Дарагичин), Руси (нынешняя восточная часть Беларуси плюс северная половина Украины) и Жемайтии (нынешняя Республика Летува, но без Виленщины).
Фактически, такое же административное деление сохранилось в Российской империи после разделов Речи Посполитой. Российский император именовался князем Витебским (в отношении Витебской и Могилевской областей), князем Самогитским (в отношении нынешней Летувы без Виленщины) и Великим князем Литовским (в отношении территории Западной и Центральной Беларуси, плюс Виленщина).
Гербом всех этих земель осталась наша «Погоня», размещенная ниже российской короны, тогда как гербом Самогитии всегда был «Медведь» (Локис), исторический герб Жмуди. (Попутно обращаю внимание на то, что в титуле царя отсутствовал фантастический термин «князь Белорусский».)
В ноябре 1918 года летувисы провозгласили на территории Жемайтии-Самогитии Республику Летува и заодно присвоили беларускую «Погоню». Но ведь они до конца XIV века оставались язычниками, откуда у них на гербе мог появиться крест? Утверждения о том, что его взяли после перехода жемайтов из язычников в католики (реально в 1410—1420 годы) несостоятельны. Зачем католикам греческий шестиконечный крест? Единственной обладательницей этого символа во всем регионе была варяжская династия Изяславичей – князей Полоцка.
Так почему княжество Самогития, оставаясь в своих прежних границах, вдруг сменило название на «Литву», а герб Самогитии (повторяю: это слово Жмудь по-латыни) «Медведь» – на «Погоню», символ другого княжества? Тем более, что первоначально Летува была объявлена монархией, и только через несколько месяцев – республикой. Видимо, исключительно потому, что жемайты хотели «примазаться» к истории ВКЛ, но теперь лицемерно обвиняют в этом беларусов!
Кстати говоря, в 1935 году премьер-министр Летувы Тубалис официально заявил в сойме (парламенте) о «нелитовском» (то есть не жемайтском) происхождении «Погони» и сказал, что начата работа по созданию оригинального герба Республики Летува, на основе исторического герба Жемайтии «Медведь». Эта работа обязательно была бы завершена, но помешало начало Второй мировой войны.
О литовском языке
На каком языке разговаривали, писали указы, чеканили монету великие князья Литвы? Летувисы говорят, что на литовском. Это правда. Однако требуется очень важное уточнение – какой язык в данном случае считать литовским. Тот, который называют литовским сегодня в Летуве, впервые встречается только в документах XVI века. Напомню, что к концу XVI столетия ВКЛ уже вошло в состав Речи Посполитой.
Художественная литература, написанная на нынешнем литовском языке, появилась ещё позже – в XIX веке, во времена Адама Мицкевича. Документов, написанных на «литовском» языке – в нынешнем понимании – просто не существует.
Например, великий князь Литовский – Ягайло, ставший в 1386 году польским королем, в указе о назначении наместником Полоцка своего брата – Скиргайло, продолжал писать «по-литовски». Для того, чтобы прочитать этот документ, не нужно брать в руки словарь современного летувисского языка. Все понятно и так.
Князь Витовт, когда-то беспощадно уничтожавший язычников-жемайтов, теперь стал национальным героем республики Летува – «Витаутасом». Между тем, нет в архивах ни одного документа, где было бы сказано «Я, Витаутас…», зато есть тексты, написанные на языке, понять который наш читатель способен без переводчиков. Современные специалисты называют его «старобеларуским». Для литовских князей этот язык был современным, они называли его «русским». Сохранились грамоты Витовта, написанные и на старонемецком языке. В одной из них он сам назвал язык, на котором писал свое предыдущее послание – «русским».
В 1919-м году, став независимыми, летувисы потребовали от России вернуть им «старинные литовские летописи». Правительство РСФСР «пошло навстречу» и предложило критерий отбора: все документы на литовском языке будут непременно возвращены. В результате летувисы остались ни с чем, так как среди более чем 500 томов метрики ВКЛ таких текстов нет ни одного! Абсолютное большинство документов ВКЛ написано на старобеларуском, небольшая часть – на польском или латыни.
Между тем, Лауринавичюс пишет:
«Даже в уже германизированной Восточной Пруссии (Ostpreussen) литовский язык с первой половины XVI и до второй половины XIX века употреблялся наряду с немецким как официальный. Именно там появилась первая литовская книга, первый полный перевод Библии на литовский, первая научная грамматика литовского языка, и, наконец, также впервые – светская литература».
В действительности речь идет о жемайтском языке. Об этом, в частности, ясно заявил Домас Каунас в рускоязычном журнале “Вильнюс” в статье “Мартинас Мажвидас и первая литовская книга” (см. стр. 134 в номере журнала за июль-октябрь 1997 г.). Жемайт по происхождению, лютеранский священник по профессии, Мажвидас специально для своего “Катехизиса” разработал алфавит на основе латинского. Издан этот “Катехизис” в 1547 году в Кёнигсберге.
В Средние Века «литовским языком» был язык литвинов (беларусов), поэтому он считался славянским. А то, о чем говорит Лауринавичюс, – это жемайтский язык, не литовский. В Статутах ВКЛ перечислены все этносы страны – никаких «беларусов» там нет. В Переписях Войска ВКЛ у всех литвинов фамилии на «-ич», тогда как все жемайты и аукштайты названы именно жемайтами и аукштайтами, а не «литовцами» (само слово «литовец» – русское слово XIX века, аналогичное словам «дагестанец», «азербайджанец»). Неужели могло быть так, что беларусы именовались литвинами, но их язык почему-то не считался литовским?
Название языка происходит от названия этноса, не наоборот. Язык жемайтов – это язык восточных балтов, родственный латышскому. А вот литовский язык литвинов – язык западных балтов. Ятвяги (в т.ч. дайновы, полексены, судовы) в 1220-е годы утратили свои прежние этнонимы и стали называться литвинами. Поскольку это западные балты (весьма походившие на славян), родственные мазурам и кривичам, вполне понятно, почему средневековые лингвисты дружно считали литовский язык славянским. Сегодня потомки тех ятвягов и есть коренное население Западной и Центральной Беларуси, а также Виленщины и Белосточчины.
Однако летувисские историки напрочь игнорируют сам факт существования ятвягов – предков нынешних беларусов. Вместо них они видят себя – в роли пресловутых «летописных литвинов». Лауринавичюс пишет:
«То, что историческая традиция называет «жемайтским» языком литовской литературы, по мнению профессора З. Зинкевичюса с точки зрения лингвистической является западно-аукштайтским диалектом. Однако это тем более не дает никаких оснований считать современных литовцев историческими жемайтами (или жмудинами)».
Еще бы! Он не может заставить нас называть жемайтов литовцами, но ему этого очень хочется. А уж «летописная Литва» это, по его мнению (и прочих летувисских теоретиков), однозначно «alma mater» современной Летувы. Даже термин специальный придумали – «Lithuania Propria». Мол, наши предки жили в «истинной Литве», где-то между Вильнюсом и Каунасом, тогда как прочие (имеются в виду беларусы) пытаются к ней «примазаться».
Лауринавичюс утверждает:
«Попытка сыграть на разнице звучания терминов – литовского Lietuva («Летува») и славянского Литва (литва), вынуждает напомнить давно определенные лингвистами закономерности чередования звуков в родственных и чрезвычайно близких между собой балтских и славянских языках».
С точки зрения лингвистики он сам себе противоречит фразой «литовского Lietuva». Он должен был бы написать «летувисского Lietuva», но не может потому, что никакой «Летувы» история не знает, она знает только Литву.
А что касается его тезиса о балтских и славянских языках, то он «забыл», что это для западных балтов слово «Литва» – родное. В ряду самоназваний западнобалтских этносов находятся Галиндва (галинды), Дайнова (дайновы), Крива (кривичи), Литва (литвины), Мазова (мазуры), Ятва (ятвяги)… Все на «-ва». Славяне тут, как говорится, «ни с какого бока». В языке летувисов таких названий нет, а должны быть Галиндвас, Дайновас (или Дайновиас), Криевас, Мазовас (или Мазойвас), Ятвас.
Вот что писал академик-историк Валентин Седов о переименовании рек на территории современной Летувы:
«Одним из наиболее убедительных аргументов для разграничения западнобалтских и восточнобалтских групп являются названия, содержащие в себе элементы «-ape» и «-upe». Гидронимы с «-ape» (прусское «-аpe» – «река» ) характерны для западнобалтского мира, в то время как речные названия с «-upe» (летувисское «-упе» – «река», латышское – то же) широко распространены в области расселения восточных балтов.
Среди названий с компонентом «-upe» в современной Летуве имеется много гидронимов позднего происхождения. Не удивительно в связи с этим, что только в летувисском Занеманье, где пребывание ятвяжского населения в древности бесспорно, насчитывается свыше 300 (!) названий подобного типа (т.е. свыше 300 рек с названиями, содержащими «-аpe», были переименованы). Не является неожиданным большое число гидронимов с элементом «-upe» и в междуречье Вилии и Немана. Ведь в этой области в течение нескольких последних столетий население говорит на летувисском языке. Этому населению и принадлежат названия с «-upe».
/Седов В.В. Ятвяжские древности в Литве. /Труды АН Лит. ССР, серия А, общественные науки, 1968, № 1 (26), с. 179./
Ни один населенный пункт на территории современной Летувы во времена ВКЛ не имел названия в восточнобалтской транскрипции. Достаточно сравнить названия населенных пунктов в Летуве в начале XVI века, когда ее территория входила в состав ВКЛ, с названиями тех же населенных пунктов сейчас:
По этому поводу беларуский историк Виктор Верас писал:
«Какова «преемственность» в Летуве названий «городов русских», помещенных в Новгородской «первой летописи» и датируемых исследователями концом XIV века, вы можете судить сами:
Бержаны – Бярженай; Бетигольцы – Бятигола; Биржаняны – Биржувенай; Бирштаны – Бирштонас; Велена – Вялюона; Вешвена – Вяшвенай; Вилькомиры – Укмярге; Вильня – Вильнюс; Вешвене – Вяшвенай; Высокий Двор – Аукштадварис; Дирваны – Дирвоненай; Дорсунишки – Дарсунишкис; Ейшишки – Эйшишкес; Жижморы – Жежмаряй; Жораны – Жаренай; Кгедройти – Гедрайчай; Кгондинга – Гандинга; Кернов – Кярнове; Ковно – Каунас; Коркляне – Каркленай; Коршово – Каршува; Крожи – Крайжай; Куркли – Куркляй; Лепуны – Лепонис; Мединкгоны – Медингенай; Медники – Мядининкай; Мемиж – Нямижис; Меречь – Мяркине; Мойшагола – Майшягала; Неменчин – Нямянчине; Оникшты – Аникшчяй; Перелоя – Перлоя; Потумши – Патумлияй; Поэре – Поэрис; Росейни – Расейняй; Сямилишки – Сямилишкес; Тельши – Тяльшяй; Товянцы – Тауенай; Тондягола – Тянджогала; Троки – Трокай; Ужвента – Ужвентис; Утена – Утяна; Ясвойни – Йосвайняй.
Из множества названий неизменными остались только три – Гольшаны, Крево и Пуня, и то лишь потому, что ныне Гольшаны и Крево находятся на территории Беларуси. То есть, произошло 99-процентное изменение названий старинных городов и селений, находящихся на территории современной Летувы».
Налицо тотальное переименование западнобалтских названий в восточнобалтские. Но Лауринавичюс прячет этот факт, выдавая западных балтов (литвинов) то за «восточных балтов», то за «славян» – в зависимости от того, что ему более выгодно. Жонглирует, как хочет. Такое жонглирование противоречит понятию «научная методология».
Заодно обращаю внимание на то обстоятельство, что советская историческая наука еще в СССР изучала наследие ятвягов как этнографической основы «летописной» Литвы (см. например, работы В.В. Седова), а сегодня в Республике Летува эта тема стала «табу». О ятвягах Лауринавичюс в своей книге вообще не упоминает, как будто их никогда не было (лишь в одном месте говорит о ятвяжском языке, погибшем вместе с прусским). Мол, ятвяги исчезли неизвестно куда и неизвестно когда, в Литве же имелись в наличии только жемайты и аукштайты…
Пруссы и балты были разные…
А еще Лауринавичюс пишет:
«Место нахождения вотчины Миндовга …не даёт оснований говорить о якобы «славянском» этническом характере этой «земли» и не опровергает её принадлежности к прусско-литовской этногосударственной структуре ВКЛ. О чём косвенно свидетельствуют и имена как самого Миндовга, так и большинства названных Н. Ермоловичем нобилей Новогородка, ибо они – балтские, и на основе славянских языков не этимологизируются».
Балты были разные. Так, жемайты и аукштайты – это позднее отпочкование от предков латышей (в VIII веке). А вот ятвяги, пруссы, мазуры, дайнова, кривичи, днепровские балты, голядь – это балты западные, с другим языком.
Кстати, Пруссия вовсе не являлась «однородным восточнобалтским образованием» – вопреки заявлениям Лауринавичюса. Самую западную часть Пруссии (Порусья) – Помезанию (Помазовье) колонизировали русины-ободриты из Полабской Руси, она имела второе название «Русь» (даже немцы именовали ее «Рейсен» или «Рисен»), у городов Помезании были славянские названия.
Далее на восток находилась Погезания, где правил Рингольд, а затем его сын Миндовг.
Помезания, Погезания, Галиндия, земля Сассов, Судовия – это западнобалтские области Пруссии, с населением, родственным ятвягам, мазурам, кривичам. А вот северо-восточные области (Вармия, Бартия, Натангия, Самбия, Скаловия и Надровия) – это земли восточнобалтских племен, родственных жемайтам.
Наконец, к западу от Помезании (самой западной части Пруссии) находилось Поморье. Там немалую часть населения составляли западные балты лютичи, которые позже мигрировали на территорию Ятвы и создали здесь «новую Лютву», или «Литву».
Польский историк Ежи Довят сообщает: «Богуслав I, князь Западного Поморья, титуловался princeps Liuticorum»*.
/* Dowiat Jerzy. Pochodzenie dinastii zachodnio-pomorskiej i uksztaltowanie sie terytorium ksiestwa Zachodnio-Pomorskiego. /Przeglad historyczny. Tom XLV. Zeszyt 2—3. Warszawa, 1954./
До 1220 года Литва находилась в Западном Поморье. Уже там ее гербом была «Погоня». В комментариях историков к «Хронике земли Прусской» Петра из Дусбурга читаем:
«Святополк — первый поморский князь, получивший титул «dux», что означало одновременно суверенную власть и независимость. Эту идею отражала символика герба Святополка: рыцарь на коне со щитом и знаменем (Czaplewski P. Tytulatura ksiazat pomorskich do poczatku XIV w. /Zapiski TNT 1949. Tom 15, s. 59—61).
Но историки Летувы настолько «зациклились» на мифе о «жемайтском происхождении Литвы» и на его противопоставлении аналогичному мифу «западнорусизма» о «славянской старине Беларуси», что категорически не желают ничего слышать о появлении Литвы из Пруссии и Поморья. Конечно, им крайне трудно признать, что Миндовг и его Погезания не были этнически родственны жемайтам, но зато родственны ятвягам, к которым Миндовг и ушел (вовсе не в Жемайтию).
Игнорирование этого факта приводит к заблуждениям, вот типичное: Лауринавичюс (как и все летувисы) называет Миндовга «Mindaugas». Однако в Погезании Миндовга население было западнобалтским, поэтому имена собственные не могли там иметь восточнобалтского «-as».
Кстати говоря, ни в одной летописи имя «Миндаугас» не фигурирует. Хотя если Миндовг был восточным балтом, то странным было бы тотальное переименованием его всеми старинными авторами из «Миндаугаса» в какого-то «Миндовга». Разве, например, в царской России кто-то искажал фамилию художника Николая (Миколаюса) Чюрлёниса в «Чюрленова»? А в Переписях Войска ВКЛ XVI века по Жемайтии и Аукштайтии четко записаны имена и фамилии летувисов с сохранением их «-с».
Наконец, ни у жемайтов, ни аукштайтов никогда не было таких имен, как Альгерд, Витень, Витовт, Гердень, Гедимин, Кейстут, Миндовг, Рингольд, Ягайло и им подобных. Это языческие западнобалтские имена ятвягов, дайнова, мазуров, погезан, помезан.
Для сравнения приведу подлинные имена жемайтов и аукштайтов из Переписи Войска ВКЛ 1528 года:
Билюс Монконтович, Будрис Кримштойтис, Буткус Монтвидойтис, Венцкус Липнайтис, Войчус Совкговдис, Довгутис Петрашевич, Доркгис Минконтойтис, Липнюс Талевич, Микутис Монкайтис, Сактос Судмонтойтис, Станис Мортейкович, Талюшис Наркойтис, Шим Балсайтис и т.д.
Современные историки Летувы придумали в этой связи удивительную «байку» о том, что якобы старобеларуский язык (он же литвинский) был в ВКЛ «канцелярским», и потому общепринятым, а вот разговаривали жемайты и аукштайты на своем родном, ничего общего с канцелярским не имевшим. Что ж, рассмотрим и эту выдумку.
О государственном языке ВКЛ
Одним из важных аргументов, по мнению историков Летувы в пользу тезиса, что основателями ВКЛ и его правителями были представители этноса жемайтов, является утверждение, что в современной Беларуси не используются имена древних литвинов (в том числе великих князей), тогда как в Летуве – достаточно часто. Причем написание имен великих князей и других имен древних литвинов, по их же мнению, искажено славянскими (т.е. беларускими) писарями*.
/* Для анализа этой проблемы можно использовать массу документов из книг Литовской метрики. В них приведены имена и фамилии многих жителей ВКЛ периода XIV – XVI веков. Особенно интересны в этом плане переписи сословий. Ныне переизданы четыре таких документа. Это переписи войска ВКЛ в 1528, 1565 и 1567 гг., а также перепись жемайтских волостей 1537 – 1538 гг./
Вот что пишет летувисский ученый о языке делопроизводства в ВКЛ:
«На основании большинства дел, даже по одному тому, как исковерканы на старобелорусский лад летувисские фамилии, можно утверждать, что большинство децких, писарей, и других урядников суда летувисского языка не знало, и не только все делопроизводство, но и сам судебный процесс, т.е. претензии сторон, показания свидетелей и тем более допрос, велся на старобелорусском языке.
Стало быть, как и многие источники, дела данной «книги» подтверждают тот неоспоримый факт, что за 200 лет язык стал не только официальным канцелярским языком литовского государства (что не вызывает сомнения), но и в известной мере языком публичного общения. Его знали и на нем говорили в общественных местах паны, рядовая шляхта, мещане и, по-видимому, даже некоторые крестьяне»*.
/* Andris Mackavicius. Перепис жемойтских волостей 1527 – 1538 гг. Vilnius, 2003./
Итак, на всей территории ВКЛ, включая Аукштайтию и Жемайтию, «официальным канцелярским языком» и «в известной мере языком публичного общения» в середине XV столетия был старобеларуский. Этот факт признают сами летувисы. Но тогда возникает вопрос: почему в этом государстве использовался старобеларуский язык и что он собой представлял? Почему «большинство децких, писарей, и других урядников суда летувисского языка не знало»?
Разве можно сейчас устроиться на работу в любое государственное учреждение Летувы, Украины, России, Германии и других стран (кроме Беларуси), не зная государственного языка этой страны? Конечно, нет. Почему же в ВКЛ можно было это делать, причем не отдельным лицам, а «большинству» чиновников? И почему после 200 лет существования ВКЛ «официального языка» государства не знало «большинство децких, писарей, и других урядников суда»! Кто же его тогда знал?
Если чиновники (как поветовые, так и высшие – воеводские и великокняжеские) – не знали государственного языка своей страны, то должны были существовать переводчики (толмачи) с «официального» языка (летувисского) на «канцелярский» (старобеларуский) и обратно. Почему нигде нет ни единого упоминания о таких переводчиках?
А вот имена татарских толмачей встречаются в книгах Литовской метрики достаточно часто. Они переводили с татарского языка на старобеларуский и наоборот. Почему же не было толмачей-посредников между носителями старобеларуского языка (якобы канцелярского) и жемайтского (якобы официального государственного)? Не слишком ли сложная конструкция для средневекового государства – наличие канцелярского и официального языков?
Значительно правдоподобнее другое объяснение. Словосочетание «канцелярский язык» сравнительно недавно (как и многое другое) придумали ученые Летувы.
Если везде господствовал «канцелярский язык» (даже среди поголовно безграмотных крестьян!), то куда прятался «официальный государственный»? Почему о нем нигде нет никаких упоминаний? Кто им пользовался? Ведь большинство жителей ВКЛ (90 %) не являлось восточными балтами. И если даже чиновники не знали официального языка, то простой люд тем более. Несомненно, никакого другого государственного языка, кроме старобеларуского, в ВКЛ никогда не существовало!
Если же следовать логике ученых Летувы, утверждающих, что ВКЛ основали восточные балты, то выходит, что весь этнос, образовавший новое государство, от крестьян до великого князя, выучил язык покоренного народа, т.е. старобеларуский. И стал использовать его даже в повседневной общественной жизни. А родной язык, надо полагать, использовал только в семейном кругу. Понятно, что все это дикая чушь!
Никогда и нигде победители не отказывались от своего языка в угоду побежденным. Вы только представьте: все жемайты, от великого князя до простых крестьян, после присоединения земель нынешней Беларуси усиленно учат старобеларуский язык, а на своем собственном языке разговаривают только «на кухне». Нормальному человеку такое даже не приснится! Однако ученые Летувы усиленно пропагандируют именно эту ахинею.
Может быть, монголо-татары в XIII веке, захватив Китай, перешли на китайский язык и стали писать китайскими иероглифами? Или после покорения славянских территорий они заговорили на славянском языке? История утверждает обратное: это покоренные народы принимают язык победителей. Например, вся Западная Европа от Средиземного моря до Рейна и Дуная в начале первого тысячелетия после Р.Х. разговаривала на латинском языке римлян. Этот язык продолжал оказывать сильнейшее влияние на жизнь людей во многих государствах даже после того, как Римская империя давно исчезла*.
/* Напомним, что в результате смешения латинского языка с наречиями варварских племен возникли все романские языки – галисийский, далматинский, испанский, итальянский, каталонский, молдавский, окситанский, португальский, рето-романский, румынский, сардинский и французский. – Прим. ред./
В современной Индии основным государственным языком является английский, обладающий преимуществом перед хинди, урду и бенгали. Англичане в течение нескольких веков были хозяевами этой земли. Индусы, обретя свою независимость в 1950 году, оставили язык бывших господ в качестве государственного. Так что факты – упрямая вещь.
Наш первый академик Ефим Карский установил, что на старобеларуском языке говорили все Ягайловичи (Ягелонны), хотя и были королями Польскими – начиная от самого Ягайло, ставшего королем в 1386 году до Сигизмунда Августа, севшего на престол в 1529 году. Почему же не на «родном» восточнобалтском? Зачем надо было Ягайловичам более 140 лет передавать из поколения в поколение «чужой» («канцелярский») язык, т.е. старобеларуский? Несомненно, лишь потому, что он был для них не чужим, а родным.
Что же представлял собой старобеларуский язык?
С 1982 года беларуские ученые издают серию книг под названием «Гістарычны слоўнік беларускай мовы”. В 2006 году издан уже 26-й том, начинающийся па букву “П”. В книгах серии собрано огромное количество слов, которыми пользовались литвины-беларусы в XIII – XVIII веках.
По сути дела, “Гістарычны слоўнік беларускай мовы” – это словарь литературного старобеларуского языка, где приведена вся его лексика, с переводом ее на современный беларуский язык, с указанием источников и времени их появления. Источниками являются жалованные грамоты, официальные договоры, литературные произведения – от художественных до перевода Библии. Составители серии условно делят памятники старобеларуского языка на три группы: юридическо-деловая, светско-художественная и религиозная литература.
По этому словарю видно, что старобеларуский язык (если не вдаваться в детали) был синтезом славянского языка, на котором говорили мазовшане, дреговичи, кривичи, радимичи, волыняне, и балтского языка, на котором общались, в первую очередь, летописные литвины (возникшие, напомню, на основе ятвягов и дайновы).
Вот примеры слов с балтскими корнями, использовавшихся в старобеларуском языке (в скобках указаны даты использованных источников):
вилк, вилча (1625) – vilkas – волк;
вилчастый (1283, 1567) – волчьей масти;
вилчий (1691, 1700) – волчий;
вильчура (1637) – бурка из волчьих шкур, вывернутых шерстью на внешнюю сторону;
байдак, бойдак (1577, 1630, 1711) – bajdokas – барка, речное судно;
башта, бакшта (1568, 1579) – bokštos – оборонная башня;
борг, боркг (1511, 1529, 1598) – bargos – кредит;
барта, барда (1664) – bortos – топор (как оружие);
ботвинье (1588, 1607) – batvinis – свекольный лист;
бурта – burtas – чары, волшебство, колдовство, суеверие;
буч – bučinas – приспособление для ловли рыбы;
В диалектах современного беларуского языка, особенно западных, а иногда и в современном литературном беларуском языке, многие балтские слова старого языка используются по сей день. Вот некоторые из них:
байбак, байбас, байбус – верзила; baibokas – юноша;
баланда – малокалорийная, «пустая» похлебка; balanda – лебеда;
балбатун – болтун; balbatunas – болтун;
баландзіць – болтать, пустословить; balanduoti – болтать;
балас – слабый голос, баласить; balsas – голос;
балдавешка – длинный шест, которым загоняют рыбу в сеть; baldas – то же;
бална – животное с белой шерстью; balna – белая;
барбуліць – бурчать, ругаться; barbulioti – то же;
барта – плотничий топор; bortos – топор (как оружие);
барулі – кожух, покрытый сукном; burulis – баран;
басалыга – неловкий человек, увалень; baisele – то же;
біза – (презрительно) бедный человек; bisas – голь, бедняк;
біргела – вид овода; birzgele – то же;
блаўкіня – лодырь, пустомеля; bliaukininkas – пустомеля;
брандук – зерно ореха; brandulas – то же;
бронкт, брункт – валёк; branktas – то же;
бумбы – кисти (как украшение); bambaliuoti – висеть, мотаться;
По Карскому, в современном беларуском языке примерно 80 % слов имеют балтские корни. Попутно отмечу, что балтские слова, используемые в старобеларуском языке, а иные и в современном, имеют славянские форманты – суффиксы и окончания. Иногда используются балтские приставки, но со славянскими корнями, суффиксами и окончаниями. А летувисы не только не используют беларуский язык в современной жизни, но еще в XVI века отказались даже от его алфавита.
Выводы
Заканчивая свои размышления, Лауринавичюс делает вывод, что беларусы лишь «примазываются» к истории Литвы и ВКЛ, тогда как Жмудь якобы и была всегда Литвой:
«Что касается Литвы /Жмуди/, то её непрерывная историческая, культурная и языковая традиция является наилучшим доказательством того, что она, по крайней мере на протяжении последнего тысячелетия, имела и имеет своё имя и потому всегда была и остаётся сама собой».
Это наглая ложь! Жемайтия как раз никогда Литвой не была. Во всех летописях и документах ВКЛ, а также на всех древних картах она фигурирует как страна, пограничная с Литвой. По мнению же Лауринавичюса, название «Великое Княжество Литовское, Русское и Жемайтское» следует расшифровывать так: «Жемайтское» – это и есть «Литовское», «Литовское» – это «Аукштайтское» (какая-то «тавтология Литвы» выходит), а «Русское» – это украинское и беларуское. Такая расшифровка просто абсурдна, ее политическая подоплека видна невооруженным глазом.
Во-первых, если Жемайтия это и есть «Литва», то почему она в названии ВКЛ упоминается отдельно, наравне с «русской частью»? И если Лауринавичюс считает, что Жемайтия – тоже «Литва», то почему равно не считает «Литвой» и «Русь»? Где логика?
Во-вторых, весьма некорректно разграничивать этнически идентичные Жемайтию и Аукштайтию («Литву») как якобы разные страны (многие историки вообще не признают существования «Аукштайтии» и «аукштайтов»), но при этом соединять в одно княжество совершенно разные этносы беларусов (литвинов-балтов) и украинцев (русинов-сарматов).
Тем более, что в названии ВКЛ представлены не этносы, но административное деление. Русью управляли русские князья, являвшиеся потомками князей Киевской Руси, а Литвой правили князья литовские. Никаких «беларуских» князей никогда не было и быть не могло, потому что до 1840 года наш народ именовался литвинами.
При этом более чем существенно то, что и Жемайтией правили литвинские князья, а не жемайтские. Но жемайтское население, естественно, никогда себя литвинами не именовало. Вплоть до XX века там все именовали себя либо жемайтами, либо аукштайтами.
Вся эта надуманная «концепция» летувисских историков опровергается, кроме всего прочего, двумя важными фактами, которые они скрывают.
- Во всех документах ВКЛ (Статутах, Метриках, Переписях войска и прочих) в порядке перечисления фигурируют два разных этноса: «литвины» и «жмудины». Если, по мнению Лауринавичюса или Баранаускаса «жемайты» – «другое название литовцев», тогда как «аукштайты» – «истинное название литовцев», то кто же в документах ВКЛ именуется «литвинами»? Какой-то третий восточнобалтский этнос?
Между тем, достаточно взглянуть на документы ВКЛ, чтобы увидеть: все упоминаемые там «литвины» имеют фамилии на «-ич», то есть это предки нынешних беларусов, а слова «беларус» нет ни в одном документе ВКЛ за всю его историю.
Да, жители Полоцка, Витебска, Могилева, Орши, Гомеля по вере называли себя «русинами» – но только по русской вере Киева. Тот же Скорина, издав «Библию Руску», в Падуе четко указал: по вере я – русин, но этнически – литвин из Полоцка. Утверждать, будто бы признание Скорины касалось «не этноса, а государственной принадлежности», значит заниматься подтасовкой. Ведь ни один киевлянин или жемайт не называл себя «литвином», хотя все они точно так же были подданными великих князей Литвы.
Лауринавичюс считает, что «русины ВКЛ – это и есть нынешние беларусы». Увы, общая тотальная беда летувисских авторов состоит в том, что они плохо знакомы с документами ВКЛ, где русины однозначно трактуются как предки нынешних украинцев со своими характерными фамилиями, а не с нашими на «-ич».
Вообще говоря, перед нами Театр Абсурда: летувисы в сотнях статей и десятках книг оперируют пространными цитатами, взятыми исключительно у средневековых немецких авторов (для которых что Жмудь, что Ятва, что Литва – все едино), но никогда не обращаются к документам ВКЛ. Отчего столь удивительная однобокость и странное игнорирование главной исторической фактуры? А вот отчего.
- Нет ни одного документа ВКЛ, написанного на языке жемайтов и аукштайтов (выдаваемом ими сегодня за «литовский»). Даже Статуты ВКЛ как не были переведены на их язык в прошлом, так и не переведены до сих пор.
Что же это за «Литва» такая, если ее главный Закон – Статут – никогда не переводился на язык летувисов? Забавно: при переиздании Статута в Варшаве (после создания Речи Посполитой) в нем было указано – «перевод с литовского языка». Однако под «литовским языком» тогда понимался беларуский язык.
Как можно претендовать на «этническое лидерство жемайтов и аукштайтов в Литве», если все государственные документы ВКЛ были написаны на языке наших предков, но не предков нынешних летувисов? Один только этот факт ясно указывает на то, кто являлся титульным народом в ВКЛ.
А ведь «загадка» – почему Статуты ВКЛ не переведены на язык летувисов – решается очень просто. Достаточно открыть Переписи Войска ВКЛ, где приведены списки местной шляхты, обязанной в случае мобилизации дать солдат из селян. По Жемайтии и Аукштайтии в Переписи Войска ВКЛ 1528 года мы видим: литвинская шляхта (с беларускими именами и с фамилиями на «-ич») составляет около 80%, тогда как шляхта жемайтов и аукштайтов – 20%. В Переписи войска ВКЛ 1567 года соотношение 60% против 40%.
Показательно, что половина из этих 20—40% шляхты жемайтов и аукштайтов имела свои «родные» этнические имена (типа Будрис, Венцкус, Липнюс), но беларуские (литвинские) фамилии на «-ич». Этот факт отражал бурный процесс литвинизации (беларусизации) Жемайтии и Аукштайтии, прерванный войной 1654—1667 гг. Если бы он тогда не прервался, то ассимилированная малочисленная (в сравнении с литвинской) местная шляхта неизбежно стала бы проводником ассимиляции «своего» сельского населения. К нашему времени жемайты и аукштайты неизбежно растворились бы в литвинской среде словно сахар в кипятке.
Так вот, «разгадка» состоит в том, что обязательным условием обретения дворянства (шляхетства) для жемайтов и аукштайтов было знание литвинского языка. Именно по этой причине Статуты и прочие документы ВКЛ не требовали перевода на их язык.
До 1500 года литвинская шляхта составляла на территории нынешней Летувы около 95%. Одно только это полностью опровергает все мифы летувисов о какой-то их «причастности» к «возвышению Литвы и ВКЛ». Согласно Переписям ВКЛ, в 1528 году литвинская шляхта составляла до 80%, в 1567 году – около 60%, и даже в XVII веке примерно половина местной шляхты было литвинского (беларуского) происхождения. И все пресловутые «нобили» (магнаты), на которых ссылается Лауринавичюс (такие как Радзивиллы, Сапеги, Пацы, Гаштольды, Монтвиды и прочие) были литвинами, иногда даже немцами, но не жемайтами!
ххх
Лауринавичюс обижается, что мы «считаем Жмудь Жмудью, а не Литвой», как это придумали жемайты. Но это ли повод для обид? Нас гораздо больше обижают распространяемые в Летуве сказки о том, что жмудины (жемайты) в ВКЛ якобы «владели всей Беларусью» и «беларусы им ноги мыли». Например, как нам относиться к тому, что в Летуве организуют туристические автобусные маршруты по Беларуси – «Поездки в земли нашей старой колонии», а в автобусах гиды-летувисы рассказывают своим землякам сказки, будто бы «наши рыцари-предки мечом и огнем захватывали беларуские земли»! И показывают рукой на наши замки – Гольшанский, Несвижский, Мирский: мол, «отсюда наши предки-жемайты управляли беларусами».
Это кто кого захватывал? Безграмотные язычники, без стальных мечей и стальных кольчуг? Да еще так «захватили», что в 1500 году 95% шляхты в Жемайтии составляли предки беларусов?
Именно потому «золотой век» для «историков» Летувы, о котором они дружно ностальгируют, вовсе не эпоха ВКЛ. На самом деле, это времена Российской империи и Советского Союза, когда Муравьевы-вешатели, Апухтины-идеологи, Кояловичи-историки, а также инструкторы ЦК КПСС запрещали беларусам даже мечтать об объективном взгляде на свою дороссийскую историю. Они «передали» Литву и ВКЛ в «полную собственность» жемайтам.
С 1992 года мы впервые за два последних века получили возможность заниматься изучением истоков нашей государственности и нашего народа. Но тут же историки Летувы (вместе с великодержавными историками Москвы) объявили нас «фальсификаторами истории». На самом деле они яростно защищают фальшивую версию царизма, созданную в XIX веке с целью подавления национального самосознания беларусов.
Да, сегодня нам приходится преодолевать завалы лжи, которые нагородили царизм, ЦК КПСС и активисты национального движения Летувы. Но ничего, скоро мы во всем разберемся. Время пришло…
Автор: Вадим Деружинский /* Специально для дайджеста «Деды»/
Источник: альманах «Деды», выпуск 2
Коротко об авторе
Вадим Владимирович Деружинский (1965 г.р.) – редактор и соиздатель газеты «Секретные исследования». По образованию филолог, по профессии – журналист, по интересам – историк. Автор нескольких книг, среди которых «Энциклопедия аномальных явлений» (Москва, 2008), «Теория заговора» (Москва, 2009), а также «Тайны беларуской истории», на днях вышедшая из печати в Минске.