Поскольку в мире так много личной тоски, несчастья и человеческих психических и физических страданий, многие люди часто задаются вопросом, как они могли бы лично измениться, чтобы обрести счастье, удовлетворенность или еще что-то неуловимое. Или даже как изменить других людей, как будто эта высокомерная иллюзия может когда-либо сработать.
Этот вопрос о значительных личных изменениях обычно рассматривается в контексте узкого психологического анализа. Это очень распространенное явление, и это привычка ума, которая с годами становится сильнее. Люди ограничены своим семейным воспитанием и личными отношениями, в то время как социальная история, через которую они прошли, игнорируется как несущественная.
Соединенные Штаты — это во многом психологическое общество. Социологические и исторические анализы считаются незначительными для идентичности людей. Как будто экономика, политика, культура и пропаганда здесь ни при чем.
Да, часто признается, что такие обстоятельства, как болезнь, смерть, развод, безработица и т.д., Влияют на людей, но такие обстоятельства не считаются главными для того, кем люди являются и кем они становятся. Эти вопросы редко рассматриваются в контексте и не устанавливаются связи. Их считают несущественными, несмотря на тот факт, что они всегда связаны с более крупными социальными проблемами – что биография и история переплетены.
К. Райт Миллс, описывая то, что он назвал социологическим воображением, ясно выразил это, описав это как
“идея о том, что индивид может понять свой собственный опыт и оценить свою судьбу, только оказавшись в пределах своего периода, что он может узнать свои собственные шансы в жизни, только осознав шансы всех людей в его обстоятельствах. Во многих отношениях это ужасный урок; во многих отношениях великолепный ”.
Не изучив этого, человек не может знать, кто он есть или кем он мог бы стать, если бы решил измениться, а не был просто унесен ветрами судьбы.
Сейчас мы живем в цифровом мире, где сверхъестественная природа информационных палочек для сбора информации — это большая игра. Сверхъестественная, потому что большинство людей не могут осознать ее таинственную власть над их умами.
Что было правдой в 1953 году, когда Рэй Брэдбери написал следующие слова в 451 градус по Фаренгейту, экспоненциально вернее сегодня:
Напичкать их под завязку несгораемыми данными, так напичкать их «фактами», что они чувствуют себя набитыми, но абсолютно ‘блестящими’ от информации. Тогда они почувствуют, что они думают, у них появится ощущение движения, не двигаясь . . . . Не давайте им никаких скользких вещей вроде философии или социологии, с которыми можно было бы связать ситуацию. На этом пути лежит меланхолия.
Что это все шум, все сигналы – никакой тишины. Что это мешает глубоким размышлениям, но создает привычку к умственному одурманиванию, которое созвучно психическому расстройству, описанному в новостных сообщениях основных СМИ 24/7.
Когда почти все, что вы слышите, является ложью того или иного рода, становится едва ли возможным сохранять самообладание.
Эти кусочки приманки разбросаны по всему полу разума, подброшенные неизвестным игроком, безымянным, который приходит ночью, чтобы поиграть с нами. Их цвета затопляют разум, ослепляют и раззадоривают глаза. Настало экранное время в стране фантазий.
Два хита этого лета – “Оппенгеймер” и “Барби” – хотя и кажутся противоположностями, являются двумя сторонами одной и той же фальшивой монеты. Зрелища в Обществе зрелищ, как выразился Ги Дебор:
Спектакль — это социальные отношения между людьми, которые опосредуются накоплением образов, которые служат для отчуждения нас от подлинно прожитой жизни. Изображение, таким образом, является исторической мутацией товарного фетишизма.
“Оппенгеймер”, сосредоточившись на человеке, Дж. Роберте Оппенгеймере, которого называют “отцом атомной бомбы”, опускает дьявольские бомбардировки Хиросимы и Нагасаки, как будто там не было невинных жертв, в то время как “Барби” играет в застенчивую игру высмеивания куклы, которая превозносит женщин как сексуальные объекты, рекламируя свой статус однополой куклы. Это просто отличное “развлечение”. Разноцветные ириски с соленой водой для летнего улюлюканья. “Маленький мальчик” встречает сексуальную сестру в стране грез, где экзистенциальные кризисы ведут к расширению сознания. Да, Голливуд — это Фабрика грез.
Так много всего требует внимания, разноцветные лакомые кусочки так и просятся, чтобы к ним осторожно прикоснулись, чтобы мы полностью их рассмотрели, когда мы деликатно поднимаем их в воздух нашего разума. Так много вкусов. Назовите это массовым расстройством внимания, паранойей (помимо разума) или цифровым слабоумием. Названия не имеют значения, поскольку это реальное состояние, и оно широко распространено и распространяется безумно. Все это знают, но скрывают правду о том, что страна превратилась в пародию на комиксы, скатывающуюся в зыбучие пески, увлекая за собой мир.
Играет “Оппенгеймер”, в то время как бормочущий и неуклюжий президент США Байден подталкивает мир к ядерному уничтожению с Россией из-за Украины.
“Барби” расхаживает на шпильках, в то время как мужчины получают рекомендации от CDC по “грудному вскармливанию”, а миллионы молодых людей не уверены, какого они пола.
В чем дело?
Это сплошной шум, сплошной сигнал – никакой тишины.
Инстинкт самозащиты исчез. “Не видеть многого, не слышать многого, не позволять многим вещам приближаться”, — сказал нам Ницше, — это инстинкт самозащиты. Но мы подвели всю нашу оборону из-за Интернета, мобильных телефонов и цифровой революции. Мы включились, настроились и погрузились в компьютеризированные камеры, чьи мерцающие полосы отмечают силу сигнала, но не ментальную зависимость. Не долгое одиночество, когда едва слышны отдаленные сигналы, а “Причина”, которую Родрикес поет для нас:
Потому что мое сердце превратилось в нечестный отель, полный слухов
Но это я плачу за аренду этим неумелым людям
и каждый вечер я заводлю 16 крепких получасовых дружеских отношений
Это сплошной шум, сплошной сигнал – никакой тишины.
Недавно передо мной стояла трудная задача просмотреть личные дневники писателя за почти пятьдесят лет. Что бросилось мне в глаза, так это повторяющийся характер его комментариев и анализов людей, которых он знал, и отношений, которые у него были. Его политические, литературные и исторические комментарии были проницательными, а его проницательные наблюдения за десятилетиями ослабления веры в экзистенциальную свободу хорошо отразили растущее доминирование сегодняшнего детерминистского этоса с его биологическим акцентом и лежащим в его основе безнадежным нигилизмом. Но также было совершенно ясно, что люди, о которых он писал, мало изменились спустя сорок-пятьдесят лет. Их ситуации изменились, но не кардинально. Они были заключены в давние панцири, которые защищали их от перемен и выбора, который заставил бы их метаморфозироваться или подвергнуться глубоким метаноидам. Большинство из них не видели никакой связи между своей личной жизнью и мировыми событиями, и, похоже, они не понимали того, что сказал Уильям Джеймс в своей книге о привычках,
“Если мы будем страдать от рассеянности нашего внимания, в настоящее время оно будет рассеиваться постоянно. Внимание и усилие — это … всего лишь два названия одного и того же психического факта”.
Записные книжки, конечно, были наблюдениями одного человека. Но мне показалось, что они отражают что-то о людях в целом. В своих заметках я резюмировал это словами “социальная зависимость”, привычка жить и думать, которая привела к тому, что огромное количество людей заперты в своих камерах, сбиты с толку, полностью одурачены и в отчаянии. Это состояние теперь широко признано даже самыми нерефлексирующими людьми, поскольку оно ощущается нутром как ошеломленная смерть при жизни, хождение по воде в ожидании следующей катастрофы, следующей плохой шутки, выдающейся за серьезное внимание. Невозможно не признать, если не признать, что Соединенные Штаты превратились в сумасшедшую страну, обезумевшую и введенную в заблуждение наихудшими способами и ведущую мир к гибели из-за дурацкой мечты о господстве и заблуждений.
Психоаналитик Аллен Уиллис, интригующий писатель, поставивший под сомнение собственную профессию, хорошо выразил это в своей книге 1973 года «Как меняются люди«:
Часто мы не выбираем, а скатываемся в те режимы, которые в конечном итоге определяют нас. Обстоятельства подталкивают, и мы уступаем. Мы не выбирали быть теми, кем мы стали, но постепенно, незаметно, стали тем, кто мы есть, погрузившись в те вещи, которые мы сейчас делаем, что для нас характерно. Свобода не является объективным атрибутом жизни; альтернативы без осознания не дают никакой свободы действий… Ничто не гарантирует свободу. Она может никогда не быть достигнута, а достигнув, может быть потеряна. Альтернативы остаются незамеченными; предсказуемые последствия не предвидятся; мы можем не знать, кем мы были, кто мы есть или кем мы становимся. Мы являемся носителями сознания, но не очень большого, можем прожить целую жизнь, не осознавая того, что значило бы больше всего, — свободы, которую нужно заметить, чтобы быть реальной. Свобода — это осознание альтернатив и способности выбирать. Это зависит от сознания, и поэтому может быть приобретено или утрачено, расширено или уменьшено.
Он правильно предупредил, что прозрение не обязательно ведет к переменам. Оно может помочь инициировать их, но, в конце концов, необходима вера в свободу и силу воли. Это стало сложнее в обществе, которое в результате десятилетий пропаганды приняло биологический детерминизм. Свобода стала всего лишь лозунгом. В целом мы полны решимости быть решительными.
Необходимо осознать, что у человека есть выбор, и что не решать — значит решать. Решения (от латинского de = выкл. и caedere = отсекать) трудны, поскольку они связаны со смертями, устранением альтернатив, встречением собственной смерти (смертей) с мужеством и надеждой. Потеря иллюзий. Это тоже стало сложнее в стране, которая выбросила за борт так много глубокой человеческой духовности, которая все еще вдохновляет многих людей по всему миру, которых правительство США считает врагами.
Такие решения также предполагают интеллектуальную честность в поиске альтернативных мнений по множеству общественных вопросов, которые влияют на жизнь каждого.
Признать, что то, кто мы есть, и кем мы становимся, пересекается с мировыми событиями, войной, политикой, внешней политикой своей страны, экономикой, культурой и т.д.; что их нельзя отделить от людей, за которых мы себя выдаем. Что никто из нас не является островом, а частью главного, но когда это главное становится доминируемым корпорациями мейнстримом, который день и ночь закачивается в наши глаза и уши маленькими машинами, у нас большие проблемы.
Не отворачиваться от того, что бывший аналитик ЦРУ Рэй Макговерн называет этой пропагандистской машиной – Военно-промышленным комплексом Конгресса, разведки, СМИ, академического аналитического центра (MICIMATT) — это выбор по умолчанию и недобросовестный, при котором человек скрывает правду от самого себя, зная, что он это делает.
Не искать истину за пределами этого комплекса — значит отрицать свою свободу и принимать решение не меняться, даже когда аподиктично, что все разваливается на части и вся невинность тонет в море лжи.
Это сплошной шум, сплошной сигнал – никакой тишины.
Перемены начинаются с желания, на личном и общественном уровне. Требуется мужество, чтобы посмотреть правде в глаза, когда мы все были неправы, упускали возможности, отступали, лгали, отказывались рассматривать альтернативы. Все чувствуют, что США сейчас идут по опасному пути. Все вышло из-под контроля, страна катится в ад.
Недавно я прочитал статью Тимоти Деневи о покойной писательнице Джоан Дидион, которая вместе со своим мужем Джоном Грегори Даном находилась в отеле Royal Hawaiian в Гонолулу в июне 1968 года, когда умер сенатор Роберт Ф. Кеннеди, убитый в Лос-Анджелесе несколькими днями ранее. В статье меня поразило то, что Дидион описал как тошнотворное безразличие стольких отдыхающих к новостям о смерти и похоронах RFK. Поскольку телевизионный прием на Гавайях был отрывочным, Дидион и Данн, не сторонники Кеннеди, смогли посмотреть только трехчасовой специальный выпуск ABC от 8 июня, который освещал убийство, похороны и поездку тела на поезде на Арлингтонское кладбище, в то время как миллионы обычных людей несли вахту вдоль путей. На большой веранде был установлен телевизор, где гости могли смотреть это записанное на пленку шоу. Но мало кто из отдыхающих был заинтересован; на самом деле, наоборот. Их разозлило, что эта ужасная национальная трагедия вторглась в их отпуск. Они ушли. Дидиону и Данну показалось, что их эгоистичное безразличие символизировало нечто глубокое и мрачное. В результате Дидион перенесла приступ головокружения и тошноты, и после психиатрического обследования ей прописали антидепрессанты. Она почувствовала, как 1960-е “рушатся”, когда она тоже рухнула.
Я думаю, что эти чувства головокружения и тошноты испытывают сегодня многие люди. И это правильно.
Соединенные Штаты ломаются. Больше невозможно оставаться нормальным человеком в такие темные времена, как эти, независимо от того, насколько сильно это побуждение искушает нас. События зашли слишком далеко по многим направлениям, начиная с аферы с Covid со всеми сопутствующими смертями и ранениями и заканчивая войной США против России с ее растущими ядерными рисками, и это лишь два из десятков катастроф. Можно было бы сказать, что Дидион немного опоздал, что рушение началось в Далласе, штат Техас, 22 ноября 1963 года, когда президент Кеннеди был убит ЦРУ. Как поет Билли Джоэл: “Дж.Ф.К. унесло ветром, что еще я могу сказать?” И почему он был убит? Потому что он резко изменился в последний год своей жизни, приняв роль миротворца, несмотря на то, что знал, что, поступая так, он принимает на себя реальный риск быть убитым. Он был олицетворением мужества и воли, исключительным примером радикальных перемен во имя мира.
Итак, я возвращаюсь к своей предполагаемой теме: меняются ли люди?
Короткий ответ: редко. Многие играют в это, прикидываясь дураками.
И все же это случается, но только благодаря некоему сочетанию чуда и свободы, в одно мгновение или с течением времени, где могут существовать только смысл и тайна. Где существуем мы. “Если существует множество времен, или если время циклично, ” размышляет английский писатель Джон Бергер, “ тогда пророчество и судьба могут сосуществовать со свободой выбора”. Время всегда подсказывает.
Последняя запись в записных книжках писателя, которую я просмотрел, была такой:
Я читал, что Крис Кристофферсон, музыку которого я люблю, сказал, что хотел бы, чтобы на его надгробии были написаны первые три строчки из “Bird on a Wire” Леонарда Коэна:
Как птица на проводе
Как пьяница в полуночном хоре
Я пытался по-своему быть свободным
Это казалось подходящим.